конем стелили дорожку из
цветных квадратов, пели мальчики, люди были расставлены в надлежащем
порядке, как фигурки для "ста полей". На Арфарре был длинный бирюзовый плащ,
затканный золотыми шестиугольниками и пчелами меж веток и листьев. Из-под
плаща едва выглядывал зеленый монашеский паллий. На поясе у Арфарры висела
круглая яшмовая печать. Такие плащи полагалось носить отправленным в
провинцию чрезвычайным посланцам государя Великого Света.
Даттам обернулся от окна и увидел, что глаза Ванвейлена открыты, хотя и
безумны.
Даттам поговорил с Ванвейленом полчаса, велел своим людям не пускать в
покои даже муху, не только Арфарру, и спустился вниз.
Церемония встречи только что закончилась. Даттам вдруг со злорадством
сообразил, что никто не осмелился нарушать заведенного чина и сообщать
дурные вести: и жертву боги не примут, и советник Арфарра обидится за
традицию.
Даттам подождал, пока советник распутает последний из церемониальных
узлов, увлек его в сторону и сказал:
-- Если вам еще не сообщили: в храме Виноградного Лу лежит Неревен, и в
спине у него -- кинжал Белого Эльсила. Если хотите, можете вытащить. Далее:
Неревен перед смертью рассказал Кукушонку все о вас, об экзархе, о засаде в
Золотой Горе, и даже о том, что вы его тоже велели убить. Далее: советник
Ванвейлен жив, а Хаммар Кобчик подох, и хотя Ванвейлен изрядно надышался
эфира -- Кукушонок его спас, потому что Кукушонку очень понравился рассказ
Неревена о последнем разговоре между вами и Ванвейленом.
Даттам развел руками и сказал:
-- Это, собственно, все.
И это действительно было все, что Ванвейлен рассказал Даттаму.
-- Из этого следует, -- прдолжал Даттам, что вы через два дня вернетесь в
империю, а вот дамба ваша останется на месте.
И поскакал со двора.
Даттам ехал Мертвым городом. Но Мертвый город был теперь ложным именем --
весь застроен домиками и усадьбами, а в промежутках -- палатки, землянки,
котлы.
Даттам ехал и думал, что хорошая повивальная бабка может принять роды и у
мертвеца. Шодом Опоссум, Киссур Ятун -- тоже вполне нормальные люди.
В замке стоял стон и крик, и еще точили оружие. Киссур Ятун встретил
Даттама с плачем, провел его к столам, составленным посреди двора. Мертвый
Марбод Белый Кречет был по-прежнему дьявольски красив. Эльда-горожанка,
овдовевшая второй раз за два месяца, сидела у окна в той же нарядной юбке, и
никто не осмеливался велеть ей переодеться.
-- Она думает, что он еще оживет, -- шепнул Киссур Ятун.
-- Я тоже так думаю, -- сказал Даттам.
-- Вы были правы, -- сказал Киссур Ятун, -- удержав меня от того, чтобы
убить Ванвейлена. Обвинитель Ойвен предложил прекрасную идею: судить убийц
публично, его и Арфарру. Против империи надо бороться ее собственным
оружием!
Даттам внимательно оглядел Киссур Ятуна и сухо сказал:
-- Друг мой! Вас кто-то обманул. В империи не бывает публичных судов, --
только публичные казни.
-- Ну все равно! Клайд Ванвейлен еще не очнулся?
Даттам, однако, не расслышал последнего вопроса и спросил:
-- А где обвинитель Ойвен?
Обвинитель Ойвен говорил в серединной зале, и Даттам долго и внимательно
слушал его из-за колонны.
Киссур Ятун стоял рядом и глядел, нет ли каких упущений в убранстве:
челядь крепила красные траурные ленты к рукоятям мечей, развешанных по
стенам, раскрывали окна, чтоб духи ходили свободно.
-- А что это, -- спросил Даттам минут через двадцать --
"делопроизводитель"?
Киссур Ятун молчал озадаченно, потом сказал:
-- Ну, -- писец, секретарь... Как это вы не знаете? Брат мой был прав,
надо поделиться властью с горожанами,
