Лосси деньги.
Торговцы сгрудились в кружок и принялись ругать обвинителя Ойвена. А старший
сын лавочника бросил жарить своих рыб и вцепился в Лосси:
-- Отдай! Задушу!
В эту минуту на улице появился хозяин Лосси Шамун Большеротый, и увидел,
как торговец бьет его слугу. Шамун схватил торговца за шкирку, покрутил в
воздухе и швырнул на мостовую. Лавочники заорали. При виде Шамуна настроение
обвинителя Ойвена сильно переменилось. Он заметил на плаще Шамуна Даттамовы
цвета и золотую цивету, а потом припомнил и его самого.
-- Стойте, добрые люди! -- сказал Ойвен. -- Сдается мне, дело это не так
просто, и как бы этот слуга не провел честных людей!
От таких слов хозяин лавки бросился на Лосси с рыбным вертелом. Лосси
отпрыгнул. Вертел провалился в глубокий противень: масло выплеснулось и
обрызгало рыцарский плащ с золотой циветой.
-- Палец за палец, око за око! -- вскричал Шамун Большеротый, подхватил
лавочника и усадил его на противень. Тот заорал, выдираясь, не своим
голосом.
Началась всеобщая свалка, в толпе закричали:
-- К Арфарре! Пойдемте к Арфарре-советнику! Он тут, рядом!
Кровь ударила обвинителю Ойвену в голову. Почему к Арфарре? Он,
обвинитель Ойвен, на месте, а они кричат: к Арфарре! И обвинитель закричал
громче всех:
-- К Арфарре-советнику!
x x x
Когда толпа вкатилась во двор новой больницы, Даттам и Арфарра уже
прощались друг с другом. Их окружали цеховые мастера, и толпа тоже, в
основном, была из свидетелей-лавочников. Лосси Розовое Личико как-то выпал и
смылся с деньгами. К Шамуну Большеротому пристали по пути другие Даттамовы
рыцари. Входя во двор, обвинитель Ойвен заметил, как с лошади слезает Клайд
Ванвейлен.
Ойвен знал, куда тот ездил и зачем; и вновь закусил губу, ибо с Ойвеном в
замке Ятуна даже драться бы не стали: приказали б избить палками, или
усадили бы на противень с маслом, как несчастного лавочника.
Рыбные торговцы закричали, перебивая друг друга и излагая обстоятельства
дела, а обвинитель Ойвен поднял руку и сказал:
-- Дело не в одном человеке! Дело в принципе! Для того ли город
освободился от рабства, чтобы новые сеньоры хозяйничали на его улицах и
скупали его земли? Люди господина Даттама обижают и торговца, и
простолюдина, наглости у них больше, чем у сеньоров, а денег больше, чем у
горожан! Тощий народ и жирный народ спорят из-за земли, а Даттам скупил
половину этой земли и посадил на нее своих грабителей.
Господин Даттам поглядел на своих людей и на лавочников вокруг, подошел к
обвинителю Ойвену и схватил его за суконный воротник.
-- Твоя, -- сказал Даттам, -- специальность, тараканий хвост --
натравливать простой народ на людей зажиточных... Вот вы этим и занимайся.
Это у тебя хорошо получается. А если ты и твои покровители попробуют
замахнуться на что-нибудь другое...
А в продолжение всей этой речи Ойвен пятился от Даттама, а Даттам держал
его за воротник и шел за ним.
А во дворе больницы сделали лужу для буйволов, добротную лужу, с
травертиновым бортиком и расписным столбом. Ойвен, пятясь, наткнулся на этот
столб, и Даттам приложил его макушкой так, что глаза у Ойвена поехали вверх,
а все остальное вниз, и обвинитель с плеском свалился в лужу. А Даттам
потряс руками, будто хотел стряхнуть кончики пальцев, и продолжал:
-- Это я, -- сказал Даттам, -- превратил эту страну во что-то
человеческое. Это я добился того, что сеньоры больше не считают неприличным
уметь читать, и детей своих учат грамоте. Это я добился того, что здесь
вновь покупают шелка и книги, что торговцев на дорогах больше,
