Человек с мечом явился на
землю человека без меча и удивился: "Разве справедливо, чтобы побежденные
пользовались роскошью и довольством, а я скитался без крова и одежды? Ладно!
Либо ты отдашь мне часть урожая, либо я каждый год буду жечь твой урожай и
дом."
Теперь люди собиралась со всего королевства и просили вернуть ворованное.
От рассказанных ими историй Ванвейлен перестал спать, как Арфарра.
Иногда на землю составлялись купчие и дарственные. Иногда ничего не
составлялось. Иногда сеньор клялся, что купчая была, да сгинула, а холоп
клялся, что купчей не было.
В последних двух случаях землю можно было вернуть подлинному собственнику
по закону. В первом случае ее можно было вернуть лишь по справедливости.
Ванвейлен, сначала с помощью стряпчих, а потом и сам, быстро выучился
находить изъяны в купчих... Составленные неграмотными юристами, заверенные
недолжным образом, без необходимых свидетелей, зачастую задним числом, --
купчие легко можно было пересмотреть и отменить.
Ванвейлен утешался тем, что, когда сеньор предъявляет законную купчую на
крестьянскую землю -- это как если бы шантажист предъявлял права
собственности на деньги, полученные от шантажа.
Беда была в другом.
Бывшие частные земли сеньоры отнимали, а бывшие государственные --
получали в пожалование. И вот, когда дело касалось отношений сеньора и
вассала, надо было блюсти -- Справедливость. А когда дело касалось отношений
сеньора и государства, надо было блюсти -- Закон.
Как крестьянин держал из милости землю, принадлежащую сеньору, так же и
сеньор держал из милости землю, принадлежавшую государству.
Когда-то эти земли давались чиновникам за службу: в сущности, казенная
квартира и служебное довольствие. У государства не было денег, и оно платило
за службу натуральными продуктами. Потом государство стало слабеть -- а
держатели поместий и земель жирели.
После завоевания короли, полагая, что единственная обязанность государя
есть война, раздавали земли за военную службу. Это было катастрофой.
Ссылаясь на лихоимство государевых посланцев, держатели земель добились
привилегий: не пускать на свои земли судей и сборщиков налогов. Сами
государи немало тому способствовали. Они смотрели на государство как на
частное имущество, завещали его и разделяли, -- и в глубине души полагали,
что налоги собираются для того же, для чего чиновник берет взятки, -- чтобы
строить дворцы и утопать в роскоши. Иногда, подобно совестливому взяточнику,
каялись и отказывались от налогов...
По закону земли сеньоров по-прежнему принадлежали казне; а право давности
и справедливость заставляли признать их принадлежащими родам... По закону
требовалось подтверждение пожалованию с каждым новым владельцем или новым
королем: нынешний король был умница, подтверждений не давал: и уже не меньше
трети родовых земель было таковыми незаконно -- просто вопрос об этом до
поры до времени не поднимали... Будь знать заодно, она давно могла бы
навязать новые законы, но тот же принцип, что заставлял сеньоров враждовать
с королем, заставлял их враждовать и друг с другом.
Если и была где-нибудь когда-нибудь солидарность класса -- сеньоров это
не касалось. Их личную преданность можно было купить красивым конем, богатым
подарком, и их вечная надежда была та, что король отнимет, по закону, землю
врага и соперника, и отдаст ее верному вассалу.
Политическая беспомощность большинства из них была совершенно
изумительна.
На Весеннем Совете речь должна была идти об их существовании, -- а
прошение, представленное ими, спешно пополнялось пунктами о том, чтобы
горожане
Награды 
