хозяина замка, и протягивала ему изрядный, оправленный в серебро рог.
Бредшо принял кубок и поклонился. Этого не стоило делать. Черное
нехорошее облако заволокло глаза, от поклона неожиданно закружилась голова,
заплясала зала; Бредшо выронил кубок и стал падать, теряя сознание.
Очнулся он тут же на руках у Даттама: тот подхватил его и сам понес в
горницу. Было жарко и душно: дочь графа явилась с мазями и настойками.
Даттам долго сидел с раненым все время, пока женщины промывали
раздувшуюся рану, держал его руку, пока графская дочка поила раненого
горькой зеленой настойкой. Он ушел лишь тогда, когда Бредшо закрыл глаза и
ровно задышал. Когда все покинули горницу, Бредшо с трудом сполз с перин,
сделал себе укол пентамиоцетрина, и тут же уснул.
x x x
Когда Бредшо уснул, Даттам спустился в каменный мешок, где сидели
пленники, похожие на кульки с тряпьем. В камере ничего не было, кроме стола
с тушечницей и бумагой, да двух табуретов. Табуреты были трехногие, как
почти всегда все табуреты королевства, потому что на неровном полу трехногие
устойчивее. А в империи трехногими остались лишь треножники. Из стены
торчали балки фундамента. По полу бегали очень большие крысы, -- это
пробудило опять самые неприятные воспоминания. Третьим слева у столба стоял
висел Белый Ключник, -- люди Даттама подкараулили его, когда он высунулся из
горницы спящего Бредшо, накинули на голову мешок и уволокли.
-- Я знал, что ты придешь, -- сказал проповедник, -- ведь мы не докончили
спор о свободе и боге.
-- А ты хочешь его докончить? -- усмехнулся Даттам.
-- Да. Истинная свобода воли, вероятно, -- не выбор между богами, а выбор
между мирами. Есть актуальный мир настоящего и есть бесконечное множество
потенциальных миров будущего. И существование этого бесконечного множества
потенциальных миров требует существования бога, владеющего не кусочком мира,
а всей совокупностью миров и времен. Именно из идеи свободы воли вытекает
идея всемогущества бога.
Даттам устроился поудобней на табурете и спросил:
-- Кто тебя сюда послал?
Но пленник молчал, и остальные молчали. Тогда Даттам распорядился
подвесить их к потолочной балке и пытать, пока не признаются. Сначала толку
было мало. Потом, однако, Ключник рассказал, что, да, в Золотом Улье убили
не его, а его брата. Он узнал об этом, молился и услышал, что бог приведет
Марбода Кукушонка к нему, а уж дальше все зависит от его выбора. Но он,
видимо, выбрал неправильно, потому что Кукушонок как был без души, вроде
Даттама, так и остался. Когда он это понял, им овладело такое отчаяние, что
он решил вернуться в горы, которые покинул шесть лет назад, и там
отшельничать. Шел быстро, и, хотя ушел из столицы на три дня позже, обогнал
караван почти на неделю.
Писец в углу уронил тушечницу и долго боялся поднять ее из-за крыс, а
Даттам тем временем спросил:
-- Значит, Марбод Кукушонок жив? И в ту ночь не лазил на корабль, а был
на вашей сходке?
-- Арфарра, наверное, это знает, -- сказал писец.
-- Помолчи, -- заметил Даттам.
Даттаму хотелось, чтобы кто-то из пленников признался в связях с
Арфаррой, или с экономом Шавией, или прямо с людьми Парчового Старца из
империи, -- но как он ни старался, ничего у него не вышло.
Ключник, правда, признался, что хотел встретиться с экономом Шавией, но
поглядел издали, и не стал:
-- Слова у него, может, и славные, а душа какая-то поганая.
-- Шпион он, -- усмехнулся Даттам, -- шпион государыни Касии. А про душу
его мне ничего неизвестно.
x x x
Когда Бредшо проснулся, был уже ранний вечер.
Бредшо
