дворов: те,
впрочем, сами протягивали руки и выходили распоясанные. Суд назначили на
вечер.
x x x
К вечеру о бунте стало известно в соседних селеньях, и многие прискакали
на помощь Даттаму, большею частью для того, чтобы выпросить у него подарки
за вассальную службу. Были, однако, и такие, которые стояли кружком и
роптали, что раньше крестьяне не бунтовали, и не проклятая ли шерсть тому
виной?
После этого люди Даттама поехали по полям и вскоре набрели на отряд из
троих рыцарей, охранявших какого-то человека на ослике, и один из
дружинников Марбода Кукушонка сказал, что это тот самый проповедник,
которого они убили в Золотом Улье. И так как дружинникам показалось
подозрительным, что убитый проповденик воскрес, они решили, что без
колдовства тут дело не обошлось и потащили его в замок.
У стен замка они повстречали Даттама, -- тот ехал на лошади. К уздечке
лошади была привязана длинная веревка, а к веревке были привязаны за шеи
десяток бунтовщиков. И как только один из бунтовщиков увидел человека на
ослике, он сказал:
-- Этот проповедник -- и вправду колдун. Я почему ему поверил? Я пахал
барское поле, работы на два дня. Вдруг стоит, откуда ни возьмись, этот:
"Давай пособлю". Я прилег под куст, -- глядь, все уже вспахано и засеяно...
Тут один из рыцарей, сопровождавших человека на ослике, спешился и
сказал:
-- Все те из нас, кто верит в единого бога, знают, что этого человека
зовут Белым Ключником, и он не колдун; а вера наша запрещает убийства и
насилия... И еще я готов свидетельствовать, что три года Белый Ключник
проповедовал в столице, а неделю назад вернулся сюда, ушел в скит и никого к
себе не допускал. А еще я хочу сказать, что в Золотом Улье Марбод Кукушонок
рассек мечом не его, а его брата. И мертвец, конечно, не ожил: разрубленное
тело, однако, сползлось...
-- Снимите его с ослика и привяжите к хвосту моего коня, -- сказал
Даттам.
Это не всем понравилось, и люди сказали:
-- Он не делал зла.
-- Он-то и виноват больше всех, -- возразил Даттам, -- потому что прочие
только рубят головы, а этот навязывается в советчики мирозданию. Отдайте мне
его. Это он везде говорит, что добро должно бороться со злом, и из этой веры
и произошло давешнее восстание.
Рыцари зашептались. А в этих местах у многих были управляющие из ржаных
корольков.
Проповедник поглядел на него, а потом сказал:
-- Вы, господин Даттам, человек хищный и страшный, но и вы знаете, что
наша вера воспрещает насилие. А когда мы говорим о борьбе добра и зла, мы
имеем в виду борьбу между тем, что существует, и тем, что не существует, а
тайная борьба происходит только в душе человека, если она у него есть. А вы,
господин Даттам, человек бездушный. И бог ваш, Шакуник, о нем и говорить-то
нельзя, как сорока, любит грязь и золото.
Даттам поднял брови:
-- Может, о Шакунике и нельзя говорить, однако он есть то, что делает
возможным речь. Он предшествует миру и творит мир, предстоит субъекту и
объекту, действию и состоянию. Как же может творец презирать свое творение?
Как же золото, или хороший меч, или красота замковых стен может быть ему
чужда?
-- Золото, -- сказал проповедник, -- и вправду ему понятно. Вот что,
однако, чуждо твоему богу: различение добра и зла.
-- Славно же различали давеча твои ученики добро и зло!
-- Это -- ересь! -- закричал Белый Ключник.
Даттам захохотал.
-- Ах, так! Сначала ты тех, кто не верует в Единого, называешь хищниками
и злыднями, а потом ты хищниками и злыднями готов назвать всех, кто не
верует, в точности как ты, в твоего без...евого
