белого цвета моих войск, не есть мяса барсука и не
класть руку на рукоять меча.
-- А зарок здешний, это знаете, что такое? -- прибавил Шавия. -- Это
похоже на личный талисман. Один знатный человек сам, допустим, отыщет
личного бога, а другой положит себе запрет, какой взбредет в голову: не
носить, скажем, меча за спиной, а только у пояса, или не угонять скота в
первый день первой луны.
И Шавия устроился поудобней на своей попоне: он невольно оживился, глаза
его заблестели: видно было, что он любит и умеет рассказывать -- хотя бы
по-аломски.
"- Чего же ты хочешь? -- спросил король.
Даттам вздохнул.
-- Мне теперь надлежит думать не о себе, а об интересах бога. Я дал обет:
построить в Варнарайне храм Шакуника, и украсить его мехами. Я снарядил за
мехами лодки в Шебем, но цехи запрещают морякам наниматься на эти лодки.
Тогда король собрал старейшин цехов и сказал им:
-- Я узнал, что люди из северных ущелий весной нападут на нас. Я не
выпущу в море ни одной лодки до тех пор, пока не получу с каждой такой
оброк, какой сочту нужным. Что же до лодки Даттама -- пусть плывет по обету.
После этого все стали сдавать Даттаму деньги, чтобы он закупил на них
меха, и половину денег Даттам брал себе за услугу. И говорили, что в этот
год на деньгах других людей Даттам нажил себе триста тысяч ишевиков.
Когда лодки возвратились, старшина морского цеха встретил Даттама с
настоятелем храма, плюнул в них и сказал:
-- Боги наказывают за корысть. Нет такой удачи, за которой не следовало
бы несчастье, и еще не было такого, чтоб те, кто чрезмерно разбогатеет, не
были б повешены эа измену королю, а их имущество не отобрано в казну.
Настоятель храма понял, что тот прав, и стал упрекать Даттама в
чрезмерной страсти к наживе. А тот сорвал свою зеленую ряску, бросил посреди
улицы и сказал:
-- Разрешите меня от зарока носить эту бесову рясу, и я знаю, как помочь
несчастью.
Настоятель разгневался и сказал:
-- Если ты нарушишь зарок, тебя велено было повесить, как повесили
Бажара. Однако вижу я, что мышь всегда найдет, где прогрызть половицу.
На следующий год король собрался в поход на Лахор.
А надобно вам сказать, -- вдруг насмешливо прибавил Шавия, -- что
король-отец, в отличие от нынешнего, воевал всегда справедливо. А в здешних
местах справедливой зовется такая война, при которой побежденный или
наследник его остается при своих владениях, только из господина становится
вассалом.
Итак, король-отец собрался на справедливую войну и искал золото, чтобы
раздать дружине. А со всех сторон негодовали на алчность храма. Король
позвал Даттама и попросил у него ссуду в золоте.
Когда Даттам входил к королю, в дверях стоял старшина цеха. Он сказал:
-- Нелегко тебе придется, Даттам. Ведь если ты дашь золота -- король его
не вернет. А не дашь -- отнимут силой. Погляжу-ка я, как с тебя будут драть
шкурку.
-- О король! -- сказал Даттам. -- Храм с радостью отдаст тебе все свои
сокровища, ибо зачем существует на свете золото, как не для того, чтобы быть
наградой воину. Но прошу тебя о милости: позволь мне быть в твоей дружине.
Король обрадовался, что Даттам свободен от своего зарока не брать в руки
меча, обнял его и одарил золотой пряжкой.
Через месяц войска короля и князя Лахора сошлись у Лосиного Пригорка.
Даттам закричал князю Лахора:
-- Негоже князьям прятаться за спинами своих воинов! Я, Даттам
Золотоглазый, вызываю тебя на поединок, и у меня есть тридцать названых
братьев для тридцати твоих дружинников. Пусть же тот, кто победит, и владеет
землей!
Князь Лахора хотел принять вызов.
