- сказал Шаваш, - а когда я заболел, при мне была бумага: что с
ней стало?
- А ничего, - сказала Тася, - я взяла ее и сунула в коробку для
притираний, ничего, никто не стащил.
Шаваш помолчал.
- А когда я кричал в бреду, - о чем я кричал?
- Глупость всякую кричал, - сказала Тася. Отвела глаза и прибавила: -
Говорят, у Андарза эконома ограбили. А он будто бы отрицает.
- А что, когда Нан был рядом, я тоже глупости кричал?
- Нет, - сказала Тася, - при Нане ты глупостей не кричал.
В это время дверь растворилась, и на пороге показался Нан, завитой и
надушенный. В руке чиновника была корзинка. Из корзинки торчала печеная
свиная ножка и несколько коробочек, из тех, в которые кладут сласти.
- Проснулся, - сказал Нан.
Снял с пояса кошелек, протянул Тасе розовую, и промолвил:
- Иди-ка вниз и принеси ему бульона.
Тася вышла, а чиновник остался стоять и кротко смотреть на мальчишку.
Шаваш хотел что-то сказать, но не смог. Ему было уютно и хорошо, как жуку
в норке. Еще никто не покупал ему спальной корзинки и одеяла. Прошло
минуты две: Тася вернулась с бульоном.
- Хорошая у тебя сестра, - сказал чиновник. Шаваш на это промолчал, и
чиновник, чуть улыбнувшись, добавил: - Живи у нее, пока не встанешь на
ноги. Лекарь тебе неделю запретил выходить на улицу.
- А как же господин Андарз, - спросил Шаваш, - он не гневается, что
меня нет в доме?
Нан страдальчески приподнял уголки бровей: Шаваш вдруг увидел, что
молодой чиновник страшно устал, и - горюет.
- Лежи здесь, - сказал чиновник.
И ушел. Тася и Шаваш остались одни.
- Странно, - сказал Шаваш, - чего это он обо мне заботится?
- Ты не думай, Шаваш, что он на тебя положил глаз, - проговорила
девица, - он не из таких, которые любят мальчиков, - и, застеснявшись,
поправила вышитый мешочек меж грудей.
- А что, - сказал Шаваш, - сокол его лучше гоняется за дичью, чем у
утрешнего?
- Ну никакого в тебе стыда нет, - всплеснула ручками Тася.
Вечером к Шавашу зашла хозяйка и рассказала, между прочим, что воров,
ограбивших усадьбу эконома Андарза, замели, и что сделал это ни кто иной,
как господин Нан. Он давно подозревал, что десятник пятой управы Ивень
замешан в разных подлых делах, учредил поиск, и что же? В поленнице при
стене пятой управы нашли разломанный на части сундук! Поначалу Ивень
признался в вымогательствах и убийствах, но про сундук уверял, что сундук
ему утром продали на дрова. Советник Нарай был разъярен, лично драл Ивеня
и сухим и соленым, через полчаса Ивень сознался и в сундуке, и в
убийствах, и в грабежах, и если бы потребовали признаться, что он скушал
черепаху Шушу из государева сада, он бы и в этом охотно признался. Эконом
Дия тоже признал в Ивене грабителя, хотя рожа у него была, говорят, при
этом несколько изумленная. Хозяйка сказала, что вчера Ивеня казнили
большой секирой, а товарищей его отправили в каменоломни.
- Так что не понадобились твои четыре золотых, - сказала хозяйка, - и
очень хорошо, что не понадобились. Это ведь такие люди, они бы никогда от
Таси не отстали. Страшные люди: брали доносы, написанные советнику Нараю,
и вымогали деньги в свой карман.
И пристально поглядела на Шаваша.
- Да, - сказал мальчишка, - повезло Тасе.
Весь этот день Тася была дома, а на следующее утро ушла, наказав
Шавашу никуда не выходить. Шаваш спросил ее об Андарзе, - она, как и Нан,
чуть не заплакала. "Что такое - изумился про себя мальчишка, - ведь не
могли моему хозяину за какие-то две недели отрубить голову?"
Едва Тася ушла, Шаваш оделся и поскакал на рынок, где и услышал
новость: