достал походную чернильницу
и написал на бумаге вассальную клятву Эльсила -- королю Харсоме.
Только привесили к бумаге кисть и печать -- послышались крики. Даттам и
Эльсил обернулись: двое дружинников волокли чужеземца, как большого мокрого
сома.
-- В рыжей пещере спал, -- сказали они. -- Опустило в серный источник, да
так и заснуло.
Эльсил побледнел. Ему захотелось обратно, под дерновые ворота, как в
утробу матери.
-- Мы заключили договор, -- сказал Эльсил, -- потому что я был вне
закона. А вне закона я был, так как по моему умыслу погиб человек. А так как
погибший жив, то я -- не вне закона.
-- Договору обратного хода нет, -- сказал Даттам.
Эльсил сал на землю и заскрипел зубами. Зачем, зачем обещал он чужеземцу
неприкосновенность? Впрочем, разве может человек исполнять все обещанное?
-- Дарю вам его, -- сказал Эльсил. -- Если вы его убьете, -- я ваш
должник и вассал Харсомы.
Даттам сделал знак. Люди его переняли чужеземца и стали резать веревки.
Даттам сказал:
-- Весьма сожалею -- я не наемный убийца. Пойдемте, Бредшо.
Смял договор и бросил к ногам Эльсила.
-- Подождите, -- сказал Эльсил, -- я хотел вас испытать.
Так-то Даттам спас чужеземца, а Эльсила заполучил в вассалы империи.
Удачливый человек Даттам: в одной руке два арбуза унес.
x x x
Вечером в замке Идуна Белого Топора был пир.
Даттам снял со своей руки и подарил Эльсилу золотое запястье. Ценою
запястье было в трех молодых невольниц, и еще Даттам подарил Эльсилу золотую
пряжку с изумрудным глазом, меч с серебряной насечкой и богатые одежды,
пятицветные, с узором из серебряных ветвей и жемчужных цветов. А сверх всего
он подарил Эльсилу буланого коня, широкобедрого, с курчавой гривой, короткой
спиной и длинным шагом. Эльсил не мог отдарить его обратно, и не мог
отказаться от подарков.
Эльсил позвал гадателя, тот погадал на черепахе и сказал:
-- Лучше было б тебе зарубить этого коня, потому что бумагу можно
разорвать, а дарами нельзя пренебречь. Вижу, что тебе придется из-за даров
недруга сражаться с другом.
Эльсил поцеловал коня в глаз и ответил:
-- Молчи, старик, ты сам не знаешь, что говоришь. Друг мой второй день
как мертв. Я сегодня не убил дрянного человека -- мне ли убить хорошего
коня?
Белый Эльсил напился страшно, а поскольку пил, по общему приговору, из
одного кубка с Бредшо, то и Бредшо порядочно напоил -- настолько, что тот
стал хохотать, когда затеяли гадать на черепахе.
Все вокруг обсуждали, часто-ли будет одаривать новых вассалов экзарх
Харсома. Бредшо слушал с немалым изумлением: по его понятиям, разговор шел
об измене родине, -- как же так, -- Эльсил со всей своей дружиной уходил от
короля Варай Алома и поступал на службу правителю империи! Но присутствующим
ни слово "родина", ни, особенно, слово "нация" были неведомы совершенно,
известна была лишь верность господину.
Бредшо вышел, будто по нужде, в сад и опробовал передатчик; тот, однако,
как ударился в ручье о камни, так и отдал богу душу. Обратно Бредшо вернулся
ни с чем.
Даттам неприязненно наблюдал, как пьяный чужеземец смеялся над
гадателями, и осклабился, когда один из монахов шепнул ему, что тот молится
под ракитой талисману. Даттам снисходительно относился к людям, которые
верят в богов, но людей, которые смеются над чужими гадателями и верят
собственным, он не уважал до крайности.
Даттам велел отвести в спальню Бредшо двух плясуний из каравана, а на
следующее утро предложил сопровождать караван.
-- Езжайте со мной, -- сказал Даттам, -- через три недели вернетесь. А то
у свежего покойника всегда друзья найдутся.
