каравана.
Даттам глядел вдаль -- за ручеек, на садившееся солнце: поля утонули в
грязи, деревеньки дали обет вечной бедности, а их жители -- обет вечного
невежества.
Здесь можно было поверить Арфарре, что мир есть божье Слово, и сотворен
богом, как доклад -- чиновником.
Воистину вначале вещи громоздились друг на друга, как слова в докладе --
вопреки пользе и здравому смыслу. Люди, однако, осторожно подчистили ошибку
в слове"река" -- и реки побежали не к морям, а к дамбам. Люди переставили с
места на место буквы камней в слове "гора" -- и получилось слово "город". Из
параграфа о земле они повыкинули слова "осот", "пырей" и "лебеда", и
получился параграф о поле. Люди обжили мир своим трудом, как обживают законы
комментариями. А потом в ойкумену пришли варвары и вернули богу -- богово.
Реки опять побежали к морям.
Верхний Варнарайн был знаменит когда-то своими подземными каналами.
Жители делали вино и оливковое масло, отсылали их по превосходным дорогам в
империю, а взамен везли рис и пшеницу.
Варвары обратили города в леса, озера -- в болота, а каналы загубили.
Зачем им были каналы? Они не понимали слова "обмен", они знали лишь слово
"захват".
Теперь они выращивали на скудных полях пшеницу, полбу и ячмень. Вода из
друга стала врагом земли, не удобряла, а разрушала. Почва спела и
перезревала за несколько дней, и чтобы успеть управиться с севом, горцы
стали воевать с землей, как друг с другом. К мечу, с которым они выходили на
поединок с полем, они приделали лемех и направляющую доску, и назвали все
плугом. Но даже плуг не управлялся с быстрым севом без лошадей. Чиновников
крестьяне больше не кормили, зато приходилось кормить лошадей; чиновник,
положим, своего не упустит, но по бескормице выдаст государственного зерна,
а лошадь, по бескормице, съест солому с крыши.
Вместо общей воды у каждого была своя лошадь, и поэтому каждый хотел
иметь в общинном поле свою полоску: с плугом было пахать тем легче, чем
длинней была борозда. Межевые камни нарезали поля длиной узкой лапшой.
Направляющая доска у плуга была справа, плуг поэтому забирал влево,
полосы сдвигались, и начиналась свара.
На всех полях деревни люди хотели иметь хоть хлыстик собственной земли.
Они рады были таскаться с плугом за десять рек, лишь бы быть уверенными, что
урожай на одной полоске земли окупит неурожай на другой, и что соседи их
потеряют столько же, сколько они сами.
Законы их отдавали землю в собственность крестьянину, и обычаи велели
молиться межевым камням. Но варварские законы о собственности были хуже, чем
вейские законы о справедливости, и власти над землей у варваров было меньше,
чем у вейца над общинным полем. Как преступники, которые в каменоломнях
поворачиваются на нарах по команде, так и горцы на своих собственных
полосках сеяли по команде общины одно и то же -- и одновременно. Никто из
них не сеял лишку и не обменивал его, а человека, у которого урожай был
слишком хорош, считали вором, укравшим духов урожая у соседа.
А сеньоры? Сеньоры тоже не были на земле собственниками. Какой смысл
слабому покупать землю, если сильный ее отнимет? И какой смысл сильному
покупать землю, если ее можно отнять или получить от короля, как дар? И всем
хороши бесплатные милости -- жаль только, что король не может быть стеснен
своей милостью и может по закону отобрать землю обратно.
Даже право суда было такой же фиктивной собственностью. Разве это сеньор
судил? Он только получал судебные штрафы, а судила община; сходились, звали
местного шамана и выясняли правду: отчего подохла корова, отчего выпал град?
Тот тряс прутья и
