назвал
Арфарру шпионом империи. Кому отдать ее, графу Наю или Арфарре?
Ведь граф Най, клянусь божьим зобом, глупей настоящего енота, а Арфарра
рад продать меня горожанам и торговцам!
С башни был виден весь ближний мир: горы, как кони, сбежались к морю,
вытянули морды, пили; костры на небе, костры в городе и в замке. А это кто
сел на игреневого иноходца, как козел на бочку? А, это морской торговец...
-- Я не могу выбрать, -- сказал король.
Старая женщина удивилась:
-- Если не можешь выбрать -- пусть выберет посторонний.
x x x
Ванвейлен еще не успел выехать со двора, когда сзади послышались крики.
Стража с факелами окружила его и привела в высокую башню над утренней
трапезной. Со стен щурились звери, похожие на чертежи: каждый зверь был как
бы разрезан пополам и дважды изображен анфас, чтобы ни один кусок зверя не
остался невидимым.
Ему велели встать на колени -- не перед королем, а перед его старой
матерью.
-- Я посторонний, -- с ужасом сказал Ванвейлен, -- я ничего не знаю.
Старая женщина кивнула:
-- Ты посторонний, поэтому тебе и решать. Через человека говорит интерес,
через постороннего -- бог.
А король оглянулся на вооруженную толпу, набившуюся в башню, побледнел и
сказал:
-- Что это, господа! Неужто я ваш пленник?
Граф Най Третий Енот, застеснявшись, отпихнул одного из самых нахальных
дружинников и ответил:
-- Отнюдь нет. Но двое человек видело сегодня сон, чтобы вы не верили
лазутчику из империи, и они принесли вам большую печать, и мы хотим, чтобы
вопрос о печати, по обычаям предков, решил посторонний.
В эту минуту дверь отворилась, и в комнату вошел Арфарра. Он был в
длинном шелковом платье. Сверху платье было сиреневого цвета, а по подолу
шла широкая полоса, расшитая серебряными зверями меж цветов и листьев. Он
минуту назад явился со строительства дамбы и так и не успел переодеться, и
лапки серебряных зверей были испачканы глиной. Лицо Арфарры было совершенно
бесстрастно, но на лбу выступила кровь. Как всегда, он был безоружен, если
не считать маленькой тушечницы у пояса.
Ванвейлен оглянулся по сторонам. Господи! Небольшой зал был весь набит
вооруженными сеньорами, и за ними на стенах теснились, подбадривая их,
резные кони и страшные рожи предков. Старая женщина, мать короля, сидела в
ворохах палевого шелка и держала в руках подносик, закрытый большим желтым
платком. Вокруг Арфарры не было ни одного человека, и Ванвейлен вдруг с
необыкновенной ясностью понял, что, если он скажет то, что хочет от него
граф Най, эта вооруженная сволочь тут же убьет Арфарру, а если он скажет не
то, что хочет от него граф Най, эта вооруженная сволочь тут же убьет его
самого, Клайда Ванвейлена, а Клайду Ванвейлену меньше всего хотелось быть
убитым. "Черт побери, подумал Ванвейлен, -- это очень хорошо быть
посторонним, -- только вот что делать, если выбор предоставляется
посторонним".
Старая женщина сдернула с подносика шелковый платок: под платком лежала
большая желтая печать, украшенная изображением человека с головой мангусты и
зеркальной надписью: "то, что касается общего блага, должно решаться общим
волеизъявлением".
У Арфарры на лбу выступила кровь. Он узнал ту печать, которую позавчера
вложил одурманенному королю в руку. Куда-то она пропала в ночной суматохе.
Арфарра полузакрыл глаза. "Этого человека купили, -- понял он, -- а печать
поднял кто-то из придворных".
-- Ты человек посторонний, -- сказала Ванвейлену старая женщина, -- и мы
все хотели бы от тебя услышать, кому надо отдать эту печать: графу Наю или
Арфарре-советнику.
Король с детским любопытством
