потому что бог знает лучше человека, что есть
добро и что зло.
И стал рассказывать притчу:
Некий добрый человек, спасавшийся в пещере, ночью был разбужен огнями и
криками; это разбойники убивали крестьян. "О господи, возроптал пустынник,
-- если ты всеблаг, как же ты допускаешь гибель невинных, -- и пошел прочь
из этого места. Господь послал ему спутника -- Милосердие. Вот пришли двое
путников к мосту и встретили там мужа весьма святого. Поговорили. Прошли они
мост, и тут отшельник видит: его спутник взял и толкнул святого в реку. Тот
упал и утонул. Отшельник смолчал.
На ночь они остановились в бедном доме, и хозяин поделился с ними
последним куском хлеба. Спутник же, уходя, взял единственную серебряную чашу
в доме и унес ее с собой. Отшельник и тут смолчал. Следующую ночь провели
они в доме, где хозяин встретил их бранью и послал на сеновал. Спутник же
вынул из-за пазухи чашу и оставил ее дурному хозяину. Тут отшельник не
выдержал и хотел спутника зарезать:
-- Ты, верно, бес, люди так не поступают!
Тогда спутник его сказал:
-- Я не бес, а свойство господне. Узнай же, что серебряная чаша, которую
я украл, едва не споила своего прежнего хозяина и была причиной его
бедности. А богач, которому я ее отдал, впадет из-за нее в смертный грех и
окончательно погубит душу.
-- А проповедник, которого ты убил, -- возразил отшельник, В чем же он-то
был грешен?
-- Он и вправду был безгрешен, -- отвечал ангел. -- Но пройди он еще
несколько шагов, -- и пришлось бы ему случайно убить человека и погубить
свою душу. А сейчас он спасен, и подле господа.
Посему, заключил проповедник, не стоит роптать на пути господа, одному
ему ведомо все. И не стоит гордиться, ибо всякий гордец -- только меч в
руках господа".
"Лучше б он меня убийцей назвал, -- подумал Марбод, -- чем мечом в чужой
руке".
Когда проповедь кончилась, все вышли в первую пещеру, составили длинные
столы, разложили семь видов злаков и простоквашу. Белые балахоны сняли, а
пояса оставили.
Рядом с Марбодом за стол сел толстый лавочник в нанковом казакине.
-- Отец мой, -- спросил он, тяжело дыша, -- а как с имуществом? Иные
говорят -- все раздай. Стольких, говорят, убиваешь, сколько могло бы
кормиться от твоего излишка...
-- Ересь, -- коротко ответил привратник. -- Пользуйся добром по совести,
и все. Господь -- наш верховный сеньор, и жаловал нам имущество в
пользование, для нашего же блага. И грехом было бы обмануть доверие сеньора
и присвоить пожалованное в собственность, и злоупотребить им. Потому-то, --
продолжал монах, возвышая голос, -- неугодны Господу грабежи и убийства,
жадность, мошенничество, хищничество, чужеядство и страсть к насилию и
чужому имуществу.
Слова проповедника были пустыми, а от самого человека шла та же страшная
сила, которую Марбод чувствовал в королевском советнике, и которая злила его
больше, чем все, что Арфарра делал и хотел.
Марбод разозлился и сказал,
-- Если я не буду отнимать и грабить, как же мне прокормить дружину? Если
не хвастаться удалью, -- кто ж пойдет за мной?
Привратник в белом молча смотрел на него и на нефритовое кольцо с
кречетом. Марбод стукнул кулаком по столу.
-- Мне, -- сказал Кукушонок, -- плохо, что я убил твоего родича. Он мне
снится. Никто не снится -- этот снится, ходит, и к горлу тянется. Я сжег
барана -- чего ему еще от меня надо?
Сидящие за столом притихли, а монах все смотрел и смотрел.
-- Я не отрекусь от родовых богов!
-- Не надо отрекаться от родовых богов, ибо все они служат Единому и
являются его свойствами.
Вдруг глаза проповедника засверкали,
