-- Прекратите! -- вдруг вскрикнул Арфарра, -- вы монах и подданный
империи!
Даттам хихикнул.
-- Фарри, -- ну почему тебе можно с Неревеном, а мне нельзя?
Арфарра побледнел, потом почему-то схватился рукой за сердце.
-- Какая же ты сволочь, -- скорее прочитал по губам, чем услышал
Ванвейлен.
Ванвейлену пора было ехать, -- если он хотел поспеть на ужин к
королевской сестре.
Поговорить с Арфаррой? О чем, -- предостерегать его против Даттама? К
черту, -- он же, Ванвейлен, посторонний!
Глава ВОСЬМАЯ,
в которой Марбод Кукушонок размышляет о красоте,
от которой падают царства, а проповедник ржаных корольков
расправляется с ложным богом.
Вечером Неревен явился в женские покои. Там было полно разноцветных
гостей, а самой Айлиль не было. Неревен сел в уголок на резной ларь. Ну и
страна! Даже мебель не затем, чтобы человеку сидеть, а затем, чтобы что-то
внутрь положить. В животе сидел морской еж, в голове -- еж поменьше.
Неревена в детстве мать охаживала вальком, но никто его так умело, как
Кукушонок, не бил.
Заморский торговец Ванвейлен явился одним из первых, -- приехал с дамбы,
и спросил, словно у государя, как Неревен себя чувствует. Неревен
насторожился: чего ему надо?
Чужеземец сообразил, что у комаров о здоровье не спрашивают, отошел и
стал рассматривать стенную роспись -- книгу для неграмотных.
-- Это о чем? -- спросил он.
-- Это об одном небесном суде, -- сказал Неревен, -- а судятся трое:
Михаран, сын Золотого Государя Ишевика, второй его сын Аттах и их сводный
брат Бардид. Вот эти клейма на желтом фоне, -- показал Неревен, -- то, что
произошло воистину. Вот оба брата в мире и согласии, и страна цветет
золотыми яблоками. Вот наушник Бардид воспылал страстью к жене брата и
клевещет на него перед государем. Вот государь, поверив клевете, обезглавил
своего брата Аттаха. Вот он узнает все обстоятельства дела, велит наушника
казнить, а жену покойного берет за себя. Вот он постится и молится, чтобы
брат воскрес. Вот боги, услышав его молитвы, воскрешают Аттаха. Вот Аттах,
воскресший, идет войной на брата и убивает его.
-- Дело было такое запутанное, -- продолжал Неревен, -- что Парчовый
Старец Бужва разбирал его двести лет. Видите, на красном фоне -- это
лжесвидетели. Вот один утверждает, будто Аттах и в самом деле злоумышлял
против брата. Вот другой утверждает, будто государь Михаран сам польстился
на чужую жену. А вот этот говорит, будто воскресший Аттах -- на деле простой
пастух. А вот это -- взяткодатели и ходатаи.
-- Гм, -- сказал чужеземец. -- Да, большой реализм. И что же постановил
небесный суд?
-- Негодяю и клеветнику Даваку -- воплотиться в последнего государя
предыдущей династии, выпить кровь и жир страны и умереть нехорошей смертью
от рук того, кого он убил в предыдущей жизни. А двум братьям Михарану и
Аттаху -- стать братьями Ятуном и Амаром, и завоевать империю. Но так как
Ятун был слабым государем, внимал наушникам -- быть его уделу маленьким и
проклятым. А так как Аттах, хоть и был справедливым государем, однако убил
своего брата, -- то и справедливость в империи восстановить не ему, а его
сыну Иршахчану.
-- Гм, -- сказал чужеземец. -- Слыхал я о судах, которые судят
преступления, но чтоб суд постановлял, какие именно преступления должны
совершиться в будущем...
Чужеземец не умел скрыть своей досады, как рак в кипятке, и нахальства у
него было, как у Марбода Кукушонка, а глаза -- глаза, как у столичного
инспектора. Неревен подумал: "Он дикарь, а судит об истории, как Даттам или
Арфарра. Для него,
