допустил. Разве это называется милосердием?
Ванвейлен наклонился к человеку-обрубку. Шитый его кафтан на мгновение
соприкоснулся с грязными джутовыми лохмотьями. Ванвейлен поспешно отдернул
руку.
-- Эти колокола строили по чертежам Арфарры? -- спросил Ванвейлен.
В глазах человека-обрубка внезапно вспыхнула страшная и нестерпимая
обида.
-- Да, -- сказал он.
Тяжелая монета из руки Ванвейлена незаметно скользнула на землю, и
человек-обрубок тут же поставил на нее ногу.
-- Я хотел бы осмотреть колокола или их чертежи, -- проговорил Ванвейлен.
Человек-обрубок изумленно вскинул брови: варвар, дикарь, и хочет смотеть
не вещь, а ее чертеж?
-- У меня есть друзья, -- тихо ответил обрубок, -- которые принесут вам
чертежи колоколов, и самой дамбы, и очень интересных вещей, которые Арфарра
держит в глубокой тайне. Однако это будет стоить не одну монету.
-- Господин Ванвейлен! Да что же вы отстали?
Ванвейлен обернулся. Отец Шавия, -- а именно ему принадлежал укоризненный
возглас, -- уже подхватил любопытствующего варвара под ручку, повлек прочь
от водолазных колоколов.
Храм показывает варварам чудеса, а водолазные колокола показывать нечего,
пройдемте, господа варвары, там для вас зажарили гуся с изюмом...
-- Господин Ванвейлен, я слыхал, что вы скупаете за свое золото
драгоценные камни.
-- Слухи преувеличены. Я просто люблю камни, к тому же они имеют
волшебную силу...
-- И занимают так мало места, что их легче ввести в империю
контрабандой...
Ах, чтоб тебя!
-- Я могу продать вам двенадцать отборных изумрудов, самый маленький из
которых величиной с хороший боб, -- мурлыкал дальше отец Шавия, -- и ручаюсь
вам, что это абсолютно чистые камни, ни у кого не украдены...
Вот так. Преданность храму -- преданностью храму, но бизнес есть бизнес.
Откуда у отца Шавии камни -- трудно сказать, но ни как подданному империи,
ни как монаху храма ему эти камни иметь не полагается...
-- Пойдемте, нам пора возвращаться во дворец, -- по дороге и поговорим.
Возможно, не один Даттам сможет провезти ваш товар в империю...
Гусь с изюмом был действительно превосходен.
Вечерело. Город и залив светились вдали фонарями: праздничное время
подобралось к городу, с утренним приливом начинались заповедные дни ярмарки.
Выпито было уже довольно много, пахло тиной и свежей известкой, над людьми
завились комары. Бургомистр раздавил одного:
-- Экая малая тварь, а какая поганая! И создана, дабы всемогущие ощущали
свое бессилие!
-- А при Золотом Государе комаров не было, -- сказал один из молоденьких
послушников-варваров, -- при Золотом Государе птицы несли яйца сообразно его
приказу, и овцы кормили молоком львят.
Голова послушника лежала на коленях Даттама, ворот рубашки его был
расстегнут, и пальцы Даттама, просунувшись под рубашку, гладили мальчишку.
Даттам был видимо пьян.
Слегка скандализированные бюргеры старались не глядеть на эту парочку,
Арфарра же толковал о чем-то с отцом Шавией, всем своим видом давая понять,
что не хочет замечать прилюдного рукоблудства.
Ванвейлен еще ближе подсел к Арфарре. Ему хотелось поговорить с
советником.
-- Вот построим плотину, и комаров опять не станет, -- заявил один из
горожан.
Плечи Арфарры раздраженно вздрогнули.
-- Да, прекрасная плотина, -- проговорил, улыбаясь, пьяный Даттам, --
будет, однако, великое несчастье, если она рухнет, а, господин Арфарра?
Арфарра обернулся и сухо возразил:
-- Если небеса рухнут на землю, несчастье будет еще больше.
Даттам пьяно расхохотался. Рука его продолжала лезть под рубашку
захмелевшего послушника.
