его имуществом, а также дабы гражданин имел
возможность действовать и рассуждать самостоятельно, и в найме ни у кого не
состоял.
Конечно, не так-то легко с ходу купить подходящий участок. Но в это время
в ратушу явился Даттам, как раз по поводу виноградников, сторгованных им за
городом, узнал о затруднениях, заулыбался, и тут же с согласия продавца,
вымарал в договоре свое имя и вписал как совладельцев Ванвейлена и Бредшо.
Подписи на контракте обсохли, и Ванвейлен спросил:
-- Мой товарищ Бредшо ищет убежища в Золотом Храме, потому что он здесь
без роду, без племени. Но если гражданин, так уже и не посторонний?
Седой бургомистр, вздыхая, объяснил, что гражданство продается, а
членства в роду купить нельзя, и поединок с Марбодом -- дело рода и
королевского суда. Вот если бы корабль торговцев, к примеру, ограбили, или
драка была хотя бы в черте города -- тогда это дело суда городского.
-- Уж у города, -- прибавил староста игольного цеха, -- Марбод Кукушонок
так просто не отделался бы. Городские законы не признают рабства!
Ванвейлен расчувствовался и произнес небольшую речь о справедливости,
запрещающей человеку владеть человеком.
-- Беспременно, -- согласился помощник бургомистра, -- справедливость --
прежде всего. А как, например, сможет цех брать справедливую цену, если
рядом по дешевке трудятся рабы?
После этого Ванвейлен поехал вместе с Даттамом и городскими магистратами
осматривать новоприобретенное владение. Покупка, по общему мнению, была
выгодна необыкновенно: дамба, сооружаемая Арфаррой, должна была вскоре
увеличить урожай вдвое и осушить ближние нездоровые болота.
На городских улицах толпился тощий народ, из тех, кто продавал свой труд
и потому не мог купить право гражданства. Тощий народ глазел на чужеземца,
друг которого победил самого Марбода Кукушонка; средств массовой информации
в городе не было, и потому люди знали о всем произошедшем гораздо полнее,
быстрее и достовернее. Ванвейлен обнаружил вокруг себя целую свиту из
вооруженных молодых горожан; законопослушные бюргеры нуждались в законном
поводе подраться с вассалами наглого знатного рода.
Уважение городских магистратов все росло и росло.
Ванвейлен ехал неторопливо, всей грудью вдыхая парной воздух, -- вокруг
тянулись ровные, пустые после зимы виноградники.
Даттам выбранил выскочившего к нему арендатора за кучу камней, неубранных
с виноградника, и велел сложить их в изгородь. Арендатор расплакался, и
Даттам вытянул его плеткой.
-- Знаете, что это за камни? -- спросил Даттам у Ванвейлена, когда они
поехали дальше.
Красиво выглядел Даттам, ничего не скажешь: породистая лошадь (это уже
Ванвейлен научился отличать), в хвост лошади вплетены конские сережки,
кафтан усыпан драгоценными камнями, в золотые кольца на воротнике продет
шелковый шнурок, а из-под колец глядит крепкая, жилистая шея и упрямая
голова. Было, было что-то в Даттама, несмотря на все его миллионы, от
мелкого ремесленника империи, хотя бы неуемное желание перещеголять даже
здешних сеньоров, запорошить глаза золотом. И даже дорогие благовония никак
не в силах были заглушить животный запах пота и власти, исходивший от цепких
и здоровенных, как грабли, рук Даттама, от его лица с квадратной челюстью и
чуть обозначившегося брюшка, -- любил Даттам поесть, но и с седла не слезал
порой сутками.
-- Здешние короли так войска пересчитывают. Созовут войско на Весенний
Совет перед войной, велят каждому тащить камень в кучу; воротятся с войны --
велят камень из кучи забрать. Которые остаются -- те покойники.
Ванвейлен с интересом поглядел на камни, из которых Даттам
