роду Чибисов...
А эконом Шавия, приехавший с Даттамом из ойкумены, потык ал пальцем вниз
и сказал:
-- Проклятый мир, а имя проклятию -- частная собственность. Правда,
господин Арфарра?
Арфарра, бывший чиновник империи, посмотрел на него, усмехаясь.
-- О да, -- сказал он, -- разумеется. Имя проклятию -- частная
собственность. Частная собственность на налоги, правосудие, и на войско.
Кивнул бывшим в его свите горожанам и ушел с галлереи.
x x x
Меж тем, как Арфарра беседовал с экономом Шавией, Марбод Кукушонок,
пригнувшись, спустился вслед за монахом по винтовой лестинце в спальню
Даттама. На молодом рыцаре был белый, шитый алыми цветами плащ и высокие
сапоги с красными каблуками.
Даттам сидел перед зеркалом, и высокий сутулый монах укутывал его волосы
в золотую сетку. Марбод вгляделся с опаской: Даттам был еще худший колдун,
чем Арфарра, и кто знает, какие бесы сидят вон в том плоском ларчике,
который стоит на туалетном столике.
Даттам раскрыл ларчик и вынул из него перстень с крупным бериллом,
отделанный в стиле "летящей цапли".
-- Ну вот, мой друг, Арфарра готов помириться с вами и вновь пригласить
вас в дружину, -- проговорил Даттам, надевая перстень на палец.
-- Сколько вам это стоило?
-- Пустяки, -- проговорил Даттам, -- чего не сделаешь ради друзей. К тому
же и вас просят о кое-чем: отозвать петицию Золотого Улья.
-- Помилуйте, господин Даттам, -- усмехнулся Марбод, -- петиция знати --
это не королевский указ. Не я ее сочинил, не мне ее и отзывать.
Даттам, поморщившись, снял перстень в стиле "летящей цапли" и надел
другой, "розовик".
-- Но Арфарра только на этом условии был согласен мириться с тобой.
-- Ба! -- рассмеялся Марбод, -- сдается мне, что он только и дожидается,
чтобы я попросил отозвать петицию. Он выставит меня негодяем перед знатными
людьми, а потом найдет предлог вышвырнуть из королевской свиты! Разве не то
же он проделал с Шоном Забиякой?
-- Или ты не веришь в мои гарантии? -- спросил Даттам.
-- Тебе-то я верю, а что это такого сделал Арфарра, чтобы я ему верил?
Этот пес натравливает простонародье на господ, одевает лавочников в шелк и
бархат, хочет сделать у нас, как в империи!
-- У него ничего не выйдет, -- сказал Даттам.
-- Почему это? -- подозрительно осведомился Марбод.
-- Потому что у вас поля орошают дожди, а не каналы.
-- При чем здесь дожди? -- искренне изумился Марбод.
-- При том, друг мой, что если поля орошают каналами, то нужны чиновники,
чтобы следить за ними и их проектировать, и без чиновников такая страна
погибнет от засухи и недорода. А у вас поля орошают дожди, и вам чиновники
совершенно не нужны, вам достаточно шаманов и рыцарей.
-- Э-э! -- сказал Марбод, -- так дело не пойдет! Это ты хочешь сказать,
Даттам, что если бы я жил по ту сторону гор, так я бы сейчас служил в
управе, а не скакал на коне? Вздор! Дело не в каналах, а в душе народа, и
каждому, кто попробует превратить алома в раба, придется сначала держать
ответ перед моим мечом!
-- Я боюсь, -- улыбнулся Даттам, -- что аломов уже превратили в рабов.
Ведь аломы пришли в эту землю свободными, а теперь девяносто аломов из ста
ходят в рабах у знати. В твоих рабах, Марбод. И вот Арфарре очень хочется их
освободить.
-- Ты как будто не заодно с ним, торговец! А ведь это ты притащил сюда
эту колодку на наши шеи!
Тут откуда-то сверху раздался мелодичный свист. Марбод вздрогнул, а
Даттам стукнул в тарелочку. Дверь кабинета раскрылась, и на ее пороге возник
храмовый монах с бумагами на подносике.
-- Скоро солнце покажется у пятой черты, -- известил он,
