ламасском дворце, что старые женщины из рода Кречетов на
церемонии всегда так произносили заклятье, чтоб пощадить и не прогнать своих
предков. Сегодня, конечно, ни один из Ятунов не явился на церемонию, не
считая Марбода Кукушонка. Этого позвал сам Даттам, чтобы помирить с
Арфаррой, и ходили слухи, что Кукушонок сам об этом просил, однако Кукушонок
на то и Кукушонок в родовом гнезде.
Король почтительно прощался с Арфаррой:
-- Мне сказали, вы выбрали себе покои слуг. Зачем?
-- Все мы -- слуги короля, -- ответил Арфарра.
Королевский советник отправился в свои покои по широкой наружной галерее,
но на полпути загляделся на город.
Свита у Арфарры была небольшая: несколько послушников, Неревен и еще
эконом Шавия, лицо как вареная тыква, глаза куричьи, приехал с Даттамом из
ойкумены. Неревену этот эконом ужасно не нравился: чего крутится...
Неревен вытянул голову, выглядывая из-за плеча учителя.
Утренний туман сошел, с холма бывшей управы было видно все целиком:
замок, мертвый город, Козью гавань, нижний город, складки береговых скал.
Когда-то Козья гавань разрезала город посредине: изначальный здешний грех,
непростительная уступка морю.
Сейчас на южной стороне гавани качались рыбачьи лодки, увеселительные
баржи, и в глубине -- корабль заморских торговцев. Нижний город на южной
стороне гавани ссохся, как виноградина на солнце, но уцелел. Крыши наползли
друг на друга. Садов не было. Стены снаружи защищали город от господ, а
стены внутри кварталов -- от воров и грабителей.
Верхний город, на северной стороне гавани, с управами, храмами и садами,
пропал.
Он, впрочем, оживал весной, как поле, когда крестьяне собирались на
ярмарку, а войско -- на Весенний Совет. Верхний город у варваров жил не в
пространстве, а во времени, а Дворец и вовсе не имел своего места, а бродил
по всей стране на ста повозках и тысяче лошадей.
Из старых храмов уцелел только храм Золотого Государя. Между ним и
управой лежала бывшая указная площадь, превращенная в ярмарочную. На ней
рабы обкашивали траву, и торговая палатка уже уцепилась за корешок от столба
для объявлений.
Неревен ведь давеча соврал варварам: король Ятун хоть и поклялся не
оставить в городе ни одной живой мангусты, но, пораженный красотой города,
велел исполнить приказ буквально. Мангуст -- истребить, а зданий не трогать.
Но разве можно было спасти Ламассу в заколдованном мире, где чиновники
оборотились сеньорами, а каналы -- рвами? Одно наводнение, потом второе.
Сеньоры строили башни из обломков управ, а, отправляясь на войну, разрушали
их, чтоб доказать преданность господину. А чужие дома убивали из кровной
мести, и еще пользовались ими вместо факелов в ночных сражениях.
Еще бывало: дома разрушали, чтоб избегнуть суда. По городскому закону
вызов в суд должен быть вручен непременно "в собственном жилище".
Правда, теперь, когда король объявил свободу всем желающим селиться в
Ламассе, предместья разрослись необычайно. Селились всякие, съезжались со
всей страны и ото всех кланов, называли себя на тысяче наречий: горожане,
бюргеры, буржуа, граждане.
-- А правду говорят, -- робко сказал Неревен, -- что наместник Ламассы,
перед тем, как отравиться, бросил в реку казенную печать и заклял город:
быть городу пусту, и грызться вам меж собой, как собаки, -- пока не выловят
яшмовой печати из Козьей реки?
-- Это последний государь Ятун бросил, -- тихо удивился молоденький
послушник-алом. И не печать, а меч "Лунный путь". Вонзил себе в горло и
прыгнул с коня прямо в реку. А последний наместник как раз поклялся Ятунам в
верности и положил начало славному
