Бредшо сказал, что под старым городом есть пещера. По-видимому, это та
самая пещера, которую ищет Марбод, и сдается мне, что в этом храме добра
будет побольше, чем во всех ограбленных нами деревеньках, вместе взятых.
x x x
Итак, в начале весны храмовые торговцы явились в поместье, где жили
остальные земляне, и начался торг.
Товарообмен был не так уж велик. Крестьяне чтили древний закон на скалах,
по которому каждый маленький человек не имел права убивать более десяти
черепах в год. Господа чтили закон, по которому большой человек получал от
маленького не более трети добытых "мехов и костей".
Поэтому-то крестьяне, будучи людьми мирными и законопослушными, и
судились с каждой лишней куницей. А дружинники, будучи людьми воинственными,
но тоже законопослушными, добывали меха и кости в соседних деревнях.
Приехал с торговцами и сын хозяина, на пир и охоту собрались окрестные
сеньоры. Младший Опоссум, только что пожалованный землей в королевском
городе Ламассе, привез с собой в патриархальную глушь культуру двора: отец
одобрил черноволосых рабов, доставшихся Младшему Опоссуму в зимнем походе,
рубленные серебряные слитки и переливчатые ткани, но покачал головой при
виде острозадых амфор с вином. В нем боролись инстинкты рачительного хозяина
и расточительного сеньора.
-- Отцы наши не глупей нас были, -- сказал он, глядя на вино. -- Разве
просяная буза хуже?
Младший Опоссум возразил, что мир не стоит на месте, а движется вперед.
Ванвейлену Марбод нравился: ибо был высок, строен, голубоглаз и
дьявольски красив. "Притом же без него нас бы передушили, как цыплят..."
Особенно, однако, нравилось то, что прошли времена предков, и славный
рыцарь охранял торговый караван, а на шее, вместо зубов убитого противника,
носил яшмовое ожерелье из страны Великого Света, и каждый камень был
символом, а не частью покойника.
Марбоду Белому Кречету было три раза по восемь лет. Он был человек совсем
иного покроя, нежели Шодом Опоссум не глава поместья, а главарь дружинников,
не домосед, а путешественник и приобретатель: alias странствующий рыцарь.
Он был младшим сыном в древнем роду Белых Кречетов и раздавал дружинникам
не земли, а золото и коней. Воины обожали его и требовали подарков, как
крестьяне -- дождя от идола.
На женщин Марбод производил такое же впечатление, как на воинов. В
горнице дочь хозяина, Идрис, сказала служанке:
-- Ах, как он красив. Боевой кафтан -- красный с золотом, и с золотой
кистью у шва, рукоять меча перевита каменьями, кружева оплечья -- как перья
белого кречета, а поверх кафтана -- ферязь с соболиной опушкой!
За вечерней трапезой певец сравнил Марбода с древними героями, зачатыми в
горне и рожденными в булатной чешуе, которые считали позором добыть трудом
то, что можно добыть разбоем, и бесчестьем -- не раздать или не проиграть
добытого.
Ванвейлен полюбопытствовал: неужели слава, да имена убитых --
единственное имущество Марбода?
Третий Опоссум вздохнул.
-- Женское проклятие, -- сказал он. -- Два года назад его сестра
опозорила род. Он убил на поединке любовника, а потом зарубил и ее саму...
Бредшо услышал и раскричался так, что его одернули:
-- Слушай, это твоя сестра или сестра Кукушонка?
Хозяйский сын, однако, сказал:
-- Чужестранец прав. Что тут хорошего? Осквернил железо, отдал его во
власть покойнице. Та наколдовала: быть мечу как бочке в аду, брать, да не
наполняться.
Монах-шакуник слушал разговор, улыбаясь одними глазами. Для него сродство
меча и адской бочки явно не требовало для подтверждения акта колдовства.
-- Марбод Кукушонок,
