душу из когтей беса! Клянусь, и получаса не пройдет, как этот человек
признается, что он самозванец и колдун.
По знаку Ханалая с Арфарры содрали рубаху. Старик понял, что мучить
его будут прямо на глазах молодого государя.
- Такие сцены, - сказал Арфарра, - не для глаз государя. Нельзя ли
где-нибудь в другом месте?
Ханалай молча осклабился. Арфарру повалили ничком, - один стражник
сел на ноги, а двое других принялись бить его расщепленными палками.
- Ну что, - спросил Ханалай через некоторое время, - признаешь, что
ты самозванец и чернокнижник?
Арфарра молчал. Один из стражников намотал волосы на палку и
приподнял его голову, чтобы убедиться, что старик не потерял сознания.
- Я, невежественный человек, - сказал Ханалай, - слыхал, что
чернокнижники зашивают себе под мышки особые грамоты, и оттого не
чувствуют боли. Я думаю, если мы поищем с ножом у него подмышками, то эта
тварь наконец раскается.
Арфарру подняли и стали привязывать к столбу, выламывая руки.
- Не надо, - закричал государь, - не надо, я подпишу все, что угодно!
Ханалай усмехнулся. Арфарру отвязали от столба и даже накинули на
плечи плащ. Государь подписал указ о самозванстве Арфарры и о немедленной
казни самозванца, негодяя и друга лжи, и еще кое-что, о чем просил
Ханалай. Яшмовый араван так и не оторвал взгляда от янтарных ступеней.
Ночью Арфарра очнулся в камере. Тюремщик напоил его горячим бульоном
и сказал, что яшмовый араван посоветовал беречь Арфарру на случай
возможной перемены судьбы: кто знает, на кого можно выменять такого
пленника! Но Ханалай возразил, что святой отец мало смыслит в мирских
делах, и велел распять самозваного Арфарру завтра. Потом тюремщик сел в
угол, - узник лежал, не шевелясь, в каменной проруби на гнилой соломе.
Рубаха на спине слиплась от крови. Арфарра ждал: неужели не придет яшмовый
араван? Прошел час, другой... Арфарра понял, что нет, не придет, и что
яшмовый араван такая же игрушка в руках Ханалая, как и сам государь.
Близилась середина ночи. Арфарра попытался перевернуться, охнул и
горько заплакал. Все было, как четверть века назад, - только еще страшней.
В двухстах шагах, - думал Арфарра, - спит человек, вероятно, соплеменник
Ванвейлена! Было ужасно, - умирать в двухстах шагах от тайны и даже не
знать, какова она из себя. Было ужасно видеть, что это из-за тебя,
четверть века назад, и тайна пропала, и сломалась судьба страны. Было
ужасно знать, что это из-за тебя судьба страны сломалась два года назад
опять, на этот раз непоправимо. И уже совсем ужасно было при этом, -
четверть века пользоваться народной любовью и существовать в десятке
самозванцев. "Завтра меня казнят" - подумал Арфарра в отчаянии, - "и я
никогда ничего не узнаю."
Скрипнули засовы, - в камеру вошел Ханалай. Он шуганул стражника,
укрепил над изголовьем масляный фонарь и сказал:
- Я, - простой человек. Я увидел, что господин Арфарра мешает мне
освободить столицу, и спросил у своих советников: "Почему бы нам не
пригласить его на переговоры и не схватить?" Мои советники мудрые люди,
они возмутились: "Как можно! Арфарру не поймаешь на такую уловку..."
Ханалай рассмеялся:
- Почему вы явились туда?
- Чугунный котел - и тот нет-нет да и треснет, - ответил Арфарра.
Ханалай покачал головой.
- Я невежественный человек, - сказал Ханалай. Я подумал так, как вы,
- но мои советники - мудрые люди. Они качают головами и говорят, что
что-то тут не то: надо взять и пытать этого человека, пока он не скажет
истинной причины.
Арфарра тихо
