стороны неизвестно откуда взявшееся городское ополчение.
Дело в том, что едва в городе огласили указ об измене Киссура, глупый
народ счел указ подложным. Поползли самые вздорные слухи: говорили, что
государя умыкнули и держат силой, что в указе имя Чареники было подменено
именем Киссура, что Арфарра не болен, а отравлен, что Чареника в сговоре с
мятежниками, и что вообще у Чареники рыбья чешуя на боках.
В городе стали собираться, как год назад при бунте, отряды
самообороны, поймали одного из гонцов Чареники, - и подняли тревогу.
Представители от цехов и лавок явились к Арфарре, потребовали с него
клятвы не умирать до победы над Ханалаем, и высыпали еще целую корзину
слов.
Арфарра вздохнул, понимая, что войск у него нет, а те, которые есть,
вооружены не мечами и копьями, а орудиями собственного ремесла, кому как
сподручней - булочник - ухватом, а кожевник - кочедыком.
Делать нечего, - Арфарра повел своих лавочников к Левому Орху,
половину посадил в засаде на вражеском берегу, а другую половину посадил в
реке, на лодках, и велел жечь прямо на лодках костры. Арфарра рассчитывал,
что передовые отряды Ханалая, незнакомые в деталях с местностью, в темноте
примут костры на воде за костры на суше, и храбро кинутся в атаку, - и как
он рассчитывал, так оно и получилось.
Два ханалаевых полка, Мелии и Аххара, утопли в реке и перетоптали
друг друга, а тех, кто остался в живых, зарезали разъяренные ополченцы. И
хорошо же потрудились ремесленники! Булочник работал ухватом, а сапожник -
кочедыком, а красильщики построились в полк и лупили теми железными
прутьями, которыми мешают индиго в чанах, и многие потом признавались, что
со своим-то ухватом сподручней, чем с незнакомым мечом.
Возможно, Ханалай был неправ, приказав эту ночь войскам отдыхать, а к
столице послав лишь две отборные части. Будь он сам во главе солдат, а не
на пире по правую руку государя, кто знает, чем бы кончилось дело? Но
войска наместника Ханалая прошли семь дневных переходов в два дня, не
спали и не варили каши, а войдя в богатые пригороды, перестали слушаться
командиров и начали грабить и... да что тут говорить! Не то что Ханалай, а
сам государь Иршахчан не смог бы остановить грабеж и веселье.
Но самое главное - в глазах Ханалая и его войска война, с пленением
государя, была закончена. Так оно, собственно, до сих пор и бывало. И
поэтому Ханалай попридержал свои войска, чтобы дождаться на следующей день
депутации из столицы, войти в нее мирно и спасти ее от потока и
разграбления. И поэтому Ханалай безумно удивился, когда выяснилось, что
лавочники в столице вовсе не считают войну законченной.
Да, признаться, и лавочники удивились тоже.
Через три дня Арфарра, покинувший постель, показал Киссуру
погребальную корзинку. Корзинку доставили вчера вечером от яшмового
аравана, лже-Арфарры, в порядке обычного обмена дипломатическими
любезностями. В корзинке лежал протухший кролик, а к ручке был привязан
указ самозванца. Указ, с самыми непристойными проклятиями, извещал, что
если поганый Арфарра не положит свои гнусные кости в корзинку и не
уберется из города, то будет превращен в протухшего кролика.
Арфарра спросил Киссура, что он об этом думает. Киссур сказал, что
проклятие вряд ли подействует, потому что в указе многовато грамматических
ошибок.
"Да, - подумал Арфарра, - а меж тем соглядатаи уверяют, что этот
самозванец весьма учен". Он выписал все ошибки, и некоторое время ломал
над ними голову. Потом он позвал одного из людей, которым он доверял, и
они вместе вспороли протухшего кролика.
