меж резной листвы
ближних кустов сверкали красные и белые ягоды. Под навесом стояло
командирское кресло, и еще там было несколько шкур, клетка со священными
мышами и лампадка перед клеткой.
- Клянусь божьим зобом, - говорил Киссур, - этот человек сидит у
твоего зятя третий день и не признается, кто он. Я говорю: "Как так", а
они: "Да пытать некому!" Что за бардак!
В этот миг явился гонец и объявил, что у ворот лагеря стоят
государевы посланцы.
Посланцы прошли под навес. Их было человек сорок, и вид у них был
смущенный. Сушеный Финик как-то странно на них взглянул, поклонился и
пропал. Киссур совершил перед чиновником по имени Астак, стоявшем впереди
всех, восьмичленный поклон. Астак тоже отвесил восьмичленный поклон, и
протянул Киссуру два запечатанных свитка.
- Вот государево письмо, - сказал он, - а вот государев указ, -
передать командование и срочно быть в столице.
Киссур прочитал письмо и указ, поцеловал печать на указе и сказал
Астаку:
- Я не могу передать вам командование.
- Вы хотите ослушаться государя?
- Здесь, увы, не регулярные войска. Мои командиры преданы мне лично.
Если я покину их, войско рассыплется, а люди уйдут в стан наших врагов. Я
служу государю и поэтому не выполню этого приказа.
- Так, - сказал Астак, - нынче много охотников служить государю так,
как это им кажется правильным в собственных глазах. Ханалай служит
государю, отец ваш служит государю, - уж не заодно ли с отцом служите вы
государю?
Киссур поглядел на Астака. Чиновнику было лет сорок: он был нежен,
хорош собою и жирен, с бородою, похожей на мешок. Он только что неплохо
управился с восстанием близ Западных Озер: говорили, что при этом он
сделал не все ошибки, которые можно было сделать, и конфисковал все
имущество, какое можно было конфисковать.
- Убирайся, - сказал Киссур, - я не отдам тебе войска.
- Что ж, - сказал Астак, - я вынужден арестовать вас.
Однако это было легче сказать, чем сделать, потому что Киссур
вытащил, по своему обыкновению, из ножен меч, и заявил, что первый, кто к
нему полезет, сегодня отправится спать в темную постель под зеленым
одеялом, и охотников ложиться спать в такой ранний час не нашлось.
Стража при Астаке выхватила самострелы, но Киссур прыгнул за клетку
со священными мышами, и Астак закричал, чтобы они не стреляли, а то
попадут в мышь.
Астак стал увещевать Киссура и доказывать ему, что их тридцать
человек на него одного, - но в этот миг вбежал чиновник с известием, что в
лагере бунт, - и тут же под навес ворвались командиры Киссура во главе с
Сушеным Фиником. Киссур отпихнул ближнего чиновника и спросил командиров:
- Вы чего раскудахтались?
Вперед выступил Сушеный Финик:
- Правда ли, что государь зовет тебя в столицу, чтобы казнить?
Господин Астак воздел руки и закричал, что государь полон величайшей
любви к Киссуру. "Цыц" - сказал Сушеный Финик и для пущей верности сбил
государева посланца с ног. Астак поднял голову и сказал, что смерть его
будет на совести изменника. Тут кто-то взял толстый дротик, намотал на
него волосы Астака и воткнул дротик в землю, чтобы эта выхухоль не
поднимала головы. А Сушеный Финик продолжал:
- Государь прислал тебе письмо и приказ. Это скверный приказ, и все
говорят, что и письмо не лучше. Прочти-ка нам его вслух.
Киссур побледнел, и один глаз у него от гнева выкатился наружу, а
другой ушел глубоко внутрь. Он скорее бы дал изрубить себя на прокорм
священным мышам, чем прочел это письмо вслух. Это письмо, действительно,
совсем не походило