чем Руш
добился своего. Когда я и государь арестовывали Руша, Минна прибежал в
беседку на крики. Я спросил государя, что делать с Минной, и государь
сказал, чтобы я забрал его в свой дом. Я увез Минну сюда: он ничего не ел
и плакал. Через неделю он умер. С этой поры государь стал ко мне
охладевать.
Шавашу стало не очень-то по себе. Он подумал, что человек, убивший
сводного брата государя, не очень-то задумается, если ему надо будет убить
Шаваша. Ему показалось, что он попал в очень скверную историю.
- Я, - сказал Шаваш, - ни разу про это не слышал.
- Да, - сказал Андарз, - на рынке рассказывают все больше про то, как
я дрался с королем ласов, покойником к тому же. Однако, что же ты делал
эти два дня?
- Так, - сказал Шаваш, - охотился за болтливыми языками.
- И что же ты выяснил?
- Например, - сказал Шаваш, - мне рассказали, откуда взялся эконом
Дия.
Андарз вздрогнул и спросил:
- Откуда?
- Однажды государь послал вам подарок: золото и серебро, и семь
персиков, сорванных лично государевой рукой. Андарз нечаянно выронил один
персик за окошко, а под окошком в этот миг пробегала свинья. Свинья
сожрала государев подарок и тут же превратилась в человека: это и был
эконом Дия.
Императорский наставник заулыбался.
- Я, конечно, не знаю, правда это или нет, - продолжал Шаваш, - а
только, если Дия в прошлом был свиньей, то немудрено, что ему хочется в
город Осую, где никто не спрашивает о прошлом, а спрашивают только о
деньгах.
- Откуда ты знаешь, что ему хочется в Осую?
- Я принес ему корзинку с подарками от Айр-Незима, - сказал Шаваш, -
и он так обрадовался, словно получил весточку от возлюбленной, и он
сказал, что Осуя - это самый прекрасный город на свете, где никому не
рубят головы. А в корзинке было двенадцать слив, три персика и пять груш.
- Ну и что, - сказал Андарз.
- Я думаю, что двенадцать слив значит Храм Двенадцати Слив, персики
значат день недели, а груши значат час.
Андарз долго молчал.
- Хорошо, - сказал он наконец, - иди и следи за Дией. И если тот
действительно встретится с осуйцем в храме Двенадцати Слив, можешь просить
у меня все, что хочешь.
Шаваш пошел, но остановился у двери. За окном уже совсем стемнело,
посвистывал ветер, и ветки дуба терлись о стену.
- А что за город - Осуя? - спросил Шаваш. - Правда, что там никому не
рубят головы?
- Нет на свете таких городов, - сказал Андарз, - где никому не рубят
головы. Иди.
Нан выехал из городка с первыми открытыми городскими воротами.
Проезжая предместьями, он с любопытством вертел головой,
приглядываясь к домикам с белеными и стенами и зелеными флагами. Из-за
беленых стен доносились звонкие голоса постояльцев, пахло свежевыпеченными
лепешками. Возможно, Одон был прав, полагая, что Иммани отпустил слуг ради
тайной встречи, но Нан почему-то не думал, что Иммани встречался с
торговцем или сообщником. Господин Иммани любил две вещи: деньги и женщин.
Нан вспомнил темный силуэт на пороге домика, свечку и ласковый голос
недавней вдовы: "Иммани! Иммани!".
К полудню Нан добрался до столицы и отправился в дом господина
Андарза. Он спросил у конюха, подбежавшего к его коню, не видел ли тот
эконома Дию и, получив ответ, направился в глубину сада.
Дия скучал в розовой беседке: каждый месяц два дня он должен был
проводить в усадьбе, ожидая, не захочет ли Андарз выслушать отчет.
- Сколько тысяч штук ламасской ткани было изготовлено на заводах
господина Андарза и продано в Осую, - спросил Нан.
Дия заколебался.
- Ну?
-
