стала показывать служанке, как шить
зарукавник, а Киссур и Янни смотрели на нее, улыбаясь.
Если бы Янни знала, что, в представлении Киссура, хорошая жена должна
обшивать себя и мужа, стряпать и никогда не перечить высшим, то она, верно
бы, вырвала иголку из рук Идари и все дни проводила б у очага и ткацкого
станка; но в представлении Янни женщина с загрубевшими от работы руками
была лягушкой в глазах мужчины, а Киссур ей ничего не говорил.
Принесли чай и сладости. Янни села Киссуру на колени и стала поить
его из своей ладошки, а потом взъерошила кружево на рукаве и сказала:
- Какое хорошенькое запястье! Это из храма черных шапок?
Киссур снял запястье со своей ручищи и надел его на ручку Янни.
- Нет, - сказал он, - это подарок одного достойного человека из
города Шукки, кстати, друга твоего отца. В этом городе якобы были запасы
зерна - я приказал доставить их войску. Этот человек кинулся ко мне и
умолял отменить приказ, потому что зерно было роздано голодающим. Очень
совестливый и честный человек. А запястье это, с прочей рухлядью,
выкопали, представь себе, у дерева, когда рыли канавку у его палатки. Он
подарил мне этот сундучок из любви, сказал: "Зачем он мне - этим все равно
не накормишь народ".
Тут Киссур глянул в угол и увидел, что Идари сидит, опустив глаза, и
больше не шьет.
- Я, - продолжал Киссур, - полюбил этого человека и поставил его
наместником в Кассандане, чтобы иметь там справедливость. А теперь, можешь
ли поверить, - этот негодяй Арфарра говорит, что я взял от этого человека
взятку и нарочно затеял смуту в Кассандане, чтобы посадить туда
наместником человека, давшего взятку! Арфарра - пес, который не знает, что
такое дружба, и называет подарок - взяткой!
Чареника облизнулся. Янни сидела на коленях Киссура и все так же
перебирала его длинные волосы. Утреннее солнце пробивалось сквозь шторы,
плясало в золотом шитье и в росписях карнизов. Киссур поглядел на свою
вторую жену и увидел, что она совсем наклонила головку. Киссур вдруг
вскочил.
- Клянусь божьим зобом, - заорал он, - это действительно была взятка!
Киссур вылетел из-за стола и затопал по лестнице. Идари - за ним.
Чареника бросился к окну: со двора неслись бешеная ругань и ржанье,
заверещал попавший под плетку конюх, захрустел под копытами гравий.
Чареника пожевал губами и произнес:
- Если бы этот человек был умней, он не взял бы сундучка. А если бы
он был глупей, то я бы сделал его государем.
А дочь Чареники, Янни, зарыдала и сказала:
- Он не любит меня! Он любит Идари!
Это замечание, право, нельзя было назвать логичным выводом из
происшедшего, но оно несомненно доказывало, что душу бедняжки Янни и душу
государыни Касии пекли в разных печках.
Советник Арфарра сидел в своем кабинете за столом. На нем была желтая
шапочка, стянутая вокруг головы шнурком, и бархатный
кафтан-четырехрукавка. На одной стороне кафтана были вышиты лисы, на
другой - олени.
- Я, - сказал Киссур с порога, - негодяй и болван! Это действительно
взятка.
Арфарра поднял голову. В дверь вслед за Киссуром лезли всклокоченные
рожи, с глазами, круглыми от страха за начальство. Арфарра махнул рукой:
рожи сгинули.
- Что же, - продолжал Киссур, - эта взятка и прочее, - действительно
стала причиной восстания в Кассандане?
Арфарра дописал какую-то бумагу, посыпал ее песочком, стряхнул
песочек в корзинку и улыбнулся:
- Вообще-то, - сказал Арфарра, - когда от наместника требуют
заплатить установленные государством подати, это не должно быть поводом
для восстания.
