стоит ли кончать жизнь
самоубийством, решил, что не стоит, повалился Бьернссону в ноги и сказал:
- Смилуйтесь, почтеннейший! Я был введен в заблуждение бесчестным
приказом!
А Ханалай пихнул мертвеца сапогом и заметил:
- Дурак был покойник! С его ли умом торговать травкой!
Через два часа Бьернссон сидел во флигеле, в саду наместника.
Его поездка от управы аравана была поистине триумфальной. Бьернссон
ехал на низеньком лошаке, в чистой льняной рясе, наспех наброшенной на
плечи.
Сзади, на могучем боевом коне, с лентами, вплетенными в расчесанную
гриву, ехал наместник Ханалай. Толпа на этот раз не безмолвствовала. Она
орала, приветствуя мудреца и правителя. Она орала так, что, если бы у
яшмового аравана было что сказать, его все равно никто бы не расслышал.
Впоследствии агенты Ханалая, рассеянные среди народа, подсчитали, что имя
яшмового аравана было выкрикнуто десять тысяч и еще двести семьдесят три
раза, а имя наместника Ханалая, - три тысячи и еще пятьдесят семь раз, и
наместнику Ханалаю эта арифметика не очень-то пришлась по душе.
И вот теперь Бьернссон вернулся туда, откуда убежал вчера ночью, - во
дворец наместника.
Деревянная дверь раздвинулась: на пороге беседки, неслышно ступая,
показался наместник Ханалай. Ханалай сказал:
- Нынче основы земли и неба поколеблены, мир нуждается в переменах.
Когда мир нуждается в переменах, небо возвещает свои указания через
великого праведника. Великий праведник находит правителя, готового
следовать его указаниям. Вдвоем мы перевернем ойкумену!
И бывший разбойник, почтительно склонившись, поцеловал колени нищего
проповедника.
Так Свен Бьернссон, который хотел ни от кого не зависеть, оказался
самым влиятельным землянином в империи - то есть игрушкой в руках Ханалая.
* ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА *
15
Прошло три дня, и Киссур ворвался в кабинет Арфарры.
- Этот Ханалай, - закричал он с порога, - отложился от столицы! Он
назвал вас самозванцем, а себе добыл того харайнского проповедника,
которого величают настоящим Арфаррой! Назвался первым министром государя,
до тех пор, пока к нему не объявится Нан!
Арфарра сидел, нахохлившись, в кресле. Глаза его были полуприкрыты.
На спинке кресла сидели две священных бронзовых птицы, соединенных
цепочкою и неодобрительно посматривали на юношу.
- Когда разбойника делают наместником, - орал в бешенстве Киссур, -
разве это кончится добром! Нан развратил всех чиновников, сверху донизу!
Если бы не вы, я бы развесил их всех вокруг стены, по штуке на зубец!
- Если высшим чиновником может быть каторжник Арфарра, - тихо
проговорил Арфарра, - почему им не может быть разбойник Ханалай?
Киссур словно налетел на камень с разбегу.
- Что вы говорите? Я... волею государя...
Старик засмеялся.
- Три недели назад, - сказал он, - был бунт в столице. Позавчера -
позавчера наместник Кассанданы прислал мне вот этот пакет. В Кассандане,
видите ли, неурожай, и он не сможет заплатить в этом году налоги, а иначе,
как предупреждает он, население провинции будет разорено, и
ответственность за возмущение народа падет на мою голову. Сегодня такое же
извещение прислал мне наместник Чахара...
- В Чахаре отличный урожай, - вдруг взвизгнул Арфарра, - при Нане все
платили налоги! Ханалай! Ханалай взбунтовался первым, потому что глупее
других! А теперь каждый будет делать то, что ему кажется выгодным в
собственных глазах!
- Я вразумлю их, - возразил Киссур.
- Кто вы такой, чтобы вразумлять, - спросил Арфарра. Вы - выскочка, и
я - тоже!
