сероглазым горшечником. Сумасшедший чиновник
покончил с собой: и Бьернссон знал, что Шаваш никогда бы не убил себя,
если бы не был уверен, что это глупое, и, вероятно, временное смешение
Нана в столице - месть оборотней-чужеземцев.
В двух иршахчановых шагах от города начинался Ласковый лес. Парчовые
куртки свернули с дороги, нашли в лесу старую часовню, распрягли лошадей,
положили мертвого чиновника на траву и стали копать у стены часовни.
Шаваш открыл глаза, глубоко вздохнул и вскочил на ноги.
Стражники достали из выкопанной ямы сундук с платьем, деньгами и
документами. Шавашу помогли переодеться в рваную каразейную куртку,
стеганые штаны и конопляные башмаки с завязочками. Парчовые куртки тоже
переоделись. Шаваш остриг свои роскошные волосы, расставил на коряге
зеркальце и несколько баночек со страшными, употребляемыми ворами и
соглядатаями зельями, которые, способны в несколько минут изменить лицо
человека, цвет глаз и волос, и занялся с этими баночками. Шаваш был
человеком предусмотрительным, и всегда считал, что самоубийство при аресте
- это, конечно, умная вещь, но есть вещи и умнее. Двое стражников были его
тайными людьми, к которым он еще утром отправил записку с давно
условленным знаком. Шаваш знал, что из-за общей неразберихи и
повсеместного томленья при виде парчовых курток, пройдет еще месяца три,
прежде чем его хватятся.
Через полчаса из зеркальца на Шаваша глянул совсем другой человек:
придурковатый крестьянин в изорванных лапоточках и со сгорбленными
плечами. "Вот таким бы я был" - подумал вчерашний всесильный инспектор, от
одного слова которого трепетали все три души обывателей и все четыре души
чиновников, "если бы меня не подобрал Нан". В глазах Шаваша страшно
защипало, - вероятно, от сока горечавки. Тут Шаваш обернулся, - стражник
трогал его за плечо.
- Сейчас иду, - сказал Шаваш.
Стражник поклонился, смущенно кашлянул и сказал:
- Господин Шаваш! Для нас всегда было честью служить вам, и опала
господина министра разорвала наши сердца. Однако кто не знает: каждой
человек думает о собственной выгоде! Здесь, в конфискованном сундуке, -
такие сокровища, что хватит на пропитание и нам, и нашим внукам! А ваша
звезда уже закатилась, для отечества вы все равно что мертвы - так стоит
ли оставлять вас в живых?
Шаваш побледнел и отвечал:
- Друзья мои! Я, признаться, не очень держусь за это золото и
серебро, и охотно отдам его вам. Но за собственную жизнь я держусь крепче,
чем рысь за цыпленка, - и если вы меня убьете, я обобью все пороги в
небесной управе, но добьюсь разорения ваших семей.
Зная, что у Шаваша во всех управах есть знакомые, стражники от таких
слов перетрусили. На том и порешили: стражники забрали себе все ценности и
лошадей и поехали дальше, а Шаваша оставили на дороге, одного, в
крестьянских лапоточках и куртке, подхваченной пеньковой веревкой.
Стемнело. Над черными бескрайними полями высыпали звезды, мелкие и
неровные, заглядывали бывшему чиновнику в глаза, хохотали по-совиному, и
луны плыла по небу, словно брошенная в ручей ивовая корзинка с ребенком.
Шаваш не знал, что случилось в столице, но он не сомневался, - в том, что
случилось, виноваты люди со звезд, также как и в гибели храма Шакуника. И
у него, Шаваша, не было даже сил отомстить им за смерть Нана.
В третий день пестрого зайца, дней через двадцать после вышеописанных
событий, наместник Ханалай охотился в Перечном лесу. Он стоял на взгорке,
и вдруг увидел внизу, на пустой лесной тропке, ослика с мешком и
крестьянином. Крестьянин взглянул
