- что с ним случится приступ астмы.
- Что ж, усмехнулся Андарз, выпятив губу, он не понимает, что если с
ним случится приступ астмы, то через месяц ему отрубят голову?
Нан поглядел на Андарза. Министр полиции, взяточник и казнокрад, был
очень хорош сегодня. Его большие серые глаза так и светились, дорогой
кафтан был измят и разорван на груди, и на высоком лбу красивого цвета
спелого миндаля была повязана красная шелковая косынка. Он совсем не
походил на того человека, который, два года назад, прятался в масляном
кувшине и плакал в ногах Нана.
- А вы понимаете, - сказал Нан, что если через месяц государю отрубят
голову, то через два месяца ее отрубят нам?
- Я думаю, что это совершенно неважно, - ответил Андарз.
Оба чиновника сошли с лошадей и расцеловались на прощание. Солнце
билось и сверкало в мраморных плитах двора, челядинцы и красные циновки
почтительно щурились в отдалении, и с холма, на котором стоял дворец, в
раскрытые ворота виднелись бесчисленные беленые крыши и зелень садов, и
пестрая толпа на улицах и площадях.
Андарз вскочил на лошадь и поскакал к своим войскам. Нан долго глядел
ему вослед, на солнце, город, народ и небо. Обнял сына Шиманы, засмеялся и
сказал:
- А вы правы! Арфарра попытается меня убить, - пошлю-ка я за своей
охраной.
Черкнул записку и отослал с одним из секретарей.
Нан прошел по аллее, усыпанной красноватым песком, в малые покои в
глубине сада. Он шел очень медленно. Встретив садовника, стал
расспрашивать его, хороша ли в теплицах клубника, та, которую он всегда
посылал государю. Полюбовался цветущими кувшинками и долго стоял в детской
у пустой колыбельки.
- Ну, - хлопнул Нан юношу, - пошли за сундучком!
Сын Шиманы как-то растерянно улыбнулся и пошел за министром. Они
прошли в малый, скромно отделанный кабинет, с толстым харайнским ковром во
весь пол и неброскими гобеленами в белых и голубых тонах. В углу стояло
множество богов-хранителей, и юноша вздрогнул дурного предчувствия,
заметив среди них яшмового аравана Арфарру. Нан долго что-то делал у
каминной решетки, так что сектанты даже подскочили, когда угол ковра вдруг
стал опускаться, открывая щель, черную, как лаз в преисподнюю. Нан сошел
вниз, а один из сектантов, вышивальщик по занятию, взял фонарь в виде
шара, увитого виноградными гроздями, и полез за ним. "Экие аккуратные
ступеньки - подумал вышивальщик. - У нас так дома не чисто, как у них в
подземелье." Ход был довольно узок. Нан скоро остановился, вынул из стены
небольшой сундучок и сунул его в руки сектанту. Сектант, топоча к выходу,
полюбопытствовал:
- А куда ведет этот ход дальше?
- Во дворец. Можно даже дойти к моему кабинету.
- Ба, - так мы, значит, можем пробраться во дворец без всякого
штурма? Или там - засада?
- Не знаю, - сказал Нан. - Об этом ходе знаю только я и государь. Я
почел лишним сообщать о нем моему преемнику, а государь, сколь я знаю, мог
и запамятовать.
- Ба, - промолвил сектант, - все-таки у нас неподходящий государь.
Нан помолчал, потом сказал:
- Этот Арфарра, вероятно, велел постукать по стенам, только нынче эти
вещи не так строятся, чтобы до них можно было достучаться.
Тут они вышли в малый кабинет. Вышивальщик стал вертеть сундучком на
столе, и Нан торопливо сказал:
- Его не открыть без шифра - бумаги сгорят.
Сын Шиманы улыбнулся ненатуральной улыбкой, словно карп на подносе,
подошел к двери кабинета и запер ее на ключ изнутри. Двое сектантов
скучали и бродили глазами по потолку.
- Итак, - сказал медленно Нан, - я отдаю вашему отцу бумаги,
