Внезапно Нан вынул из рукава записку и протянул ее Шимане. Записку
ему бросил в толпе какой-то из агентов Арфарры. Арфарра предлагал
меняться: Нан отдает сундучок с документами, а взамен получает сына.
Андарз всплеснул руками:
- Какая дрянь! Отдайте ему бумаги!
Шимана внимательно прочитал записку и порвал ее.
Первый министр побледнел от бешенства.
- Вы думаете, - сказал он, - мы достаточно сильны, чтобы уже
ссориться?
- Ничего Арфарра с вашим сыном не сделает, - возразил Шимана. В
крайнем случае отрежет... чтобы тот не мог быть императором.
Слово, употребленное еретиком, было непозволительно грубым.
- Я думаю, господин Шимана, - сказал Андарз, - что сын Нана и
государевой кузины, - единственный, помимо государя, ныне живой отпрыск
государева рода, и вам стоит упомянуть об этом на вечернем заседании. А
господин Нан за это отдаст бумаги, касающиеся вашего врага Чареники.
На этом и порешили.
Нан и Андарз откланялись и покинули комнату с красными циновками.
Шамана остался наедине с писаной красавицей. Он поклонился и сказал:
- Документы - бог с ними, можно повесить Чаренику и без документов.
Но вот что важно: чтобы Нан навсегда порвал с этими людьми из дворца и сам
добивался их гибели. Кончилось время мира!
- Дурак! - сказала женщина, - народ повесит Чаренику за его
преступления, а за какие преступления повесишь ты Арфарру?
- Матушка, - сказал Шимана, - я не понимаю, о чем ты?
- Выборы, выборы, - закудахтала женщина. - А кого выберут-то? В
столице, пожалуй, выберут тебя! А в провинции-то выберут Арфарру!
Шимана ужасно побледнел.
- Можно обвинить его... и тут же замолк. Все те соображения
касательно всенародных выборов и Арфарры, которые уже представлялись
Чаренике, пришли в голову и его заклятому врагу. Но следующие слова
писаной красавицы заставили Шиману окаменеть.
- Если Нан будет жить, - сказала она, - то кто-то из вас через три
месяца отрежет другому голову! А если он умрет сегодня, то он станет
богом-хранителем революции. И если смерть его приписать Арфарре и Киссуру,
это и будет то преступление, за которое их можно казнить по суду.
- Матушка, - воскликнул Шимана, - я буду неблагодарной лягушкой, если
не отомщу за смерть Нана! У нас хватит мужества дойти до эры истинного
добра, даже если придется идти по трупам!
И пошел распорядиться.
Поездка Андарза и Нана к дому первого министра заняла почти час:
народ не давал им проходу, осыпая жареным зерном. Министр полиции Андарз
заплакал и стал на колени.
- Нан, - сказал он, - вы чувствуете запах свободы?
Нан, по правде говоря, чувствовал лишь запах чеснока.
Нан и Андарз прошли в широкий двор: там, среди ликующего народа,
стояло десять сектантов, в красных куртках и с мечами, и впереди них - сын
Шиманы, стройный, красивый юноша лет семнадцати. Нан знал его и любил: в
отличие от своего отца, тот получил изрядное образование и учился в лучших
лицеях.
Юноша опустился на колени перед Наном и произнес:
- Отец сказал: "Пока Арфарра держит его сына во дворце - иди и будь
его сыном." Ах, господин министр! Этот колдун Арфарра сделал из бобов и
бумаги целое войско наемных убийц и послал их по вашим следам: а вы даже
свою охрану оставили в Зале Пятидесяти Полей. Можно мы будем охранять вас?
Андарз и Нан довольно переглянулись. "Все-таки Шимана устыдился, -
подумал Андарз. - Послал сына, для примирения, почти заложником".
Засмеялся, обернулся и спросил Нана:
- Как вы думаете, - примет государь делегацию или нет?
- Думаю, - сказал Нан,
