государь Миен жив.
Государь Миен, напомним, был старший брат царствующего государя
Варназда, тот самый, которого монахи-шакуники подменили барсуком.
Вдовствующая государыня дозналась об этом и казнила и барсука, и монахов.
Шимана хлопнул в ладоши: одна из дальних циновок приподнялась, в
глубине комнаты показался человек. По кивку Шиманы он подошел поближе. Ему
было лет тридцать на вид. Простоватое лицо, подбородок скобкой, глаза
широко расставлены и чуть оттянуты книзу. Самое смешное, что человек и
вправду несколько походил, сколь мог судить Нан, на казненного юношу.
- Как же вам удалось спастись, - спросил Нан, - и где вы были эти
одиннадцать лет?
- Я, - сказал человек, по-детски выкатывая глаза, - был предупрежден
о замыслах монахов, и лежал в постели, не смыкая глаз. Когда монахи,
превратив меня в барсука, хотели меня задушить, я выскочил и утек через
очаг. И, - запнулся государь-барсук, - я бегал по ойкумене одиннадцать
лет, уязвляясь страданиями народа, а неделю назад мне во сне явилась
матушка Касия, и сказала: "Сын мой! Иди в храм красных циновок и потри там
голову об алтарь - Единый Господь простит тебя, и твой облик и твой
престол будут возвращены тебе".
- Я, - прибавил человек, с надеждою глядя на Нана, - буду хорошим
государем. Я видел страдания народа.
Расколдованный барсук поцеловал руку Шиманы и удалился.
- Ну что? - спросил с надеждой Шимана.
- У него неплохие манеры, - сказал Нан.
- Нет такого идиотизма, - сказал министр полиции, - которому бы народ
не поверил.
- Политика, - сказал Нан, - это искусство говорить языком, доступным
народу. От их речей, - и он кивнул куда-то в сторону залы Пятидесяти
полей, - народ скоро соскучится, а про барсука он понимает.
- Вот, - сказал Шимана, - и я то же думаю. Если государь не подпишет
конституции... Хотел бы узнать ваше мнение: что мне делать с
расколдованным барсуком?
- Заколдуйте его обратно, - фыркнул Нан.
Меж тем делегация Доброго Совета пожаловала во дворец. Государь
наотрез отказался видеть этих людей. Киссур стал настаивать; с государем
случился припадок астмы. Делегацию, в особом зале, принял Злой Совет.
Глава делегации, пожилой старости цеха красильщиков, зачитал длинный
шелковый свиток.
Староста был испуган великолепием дворца и отсутствием государя.
Конечно, он был человек рассудительный, в оборотней не верил, днем, во
всяком случае... Но кто его знает? Какой страшный старик с золотыми
глазами!
Киссур стоял, презрительно выпятив губу. Спина Киссура болела от
побоев, а душа... Великий Вей! Киссуру казалось, что все смотрят на него,
как на труса. Он бежал! Кинулся в воду, как карась! Правда, он убил
нескольких человек, Киссур не считал, скольких именно. Но он бежал, а не
умер за государя! А почему? Да потому, что сам бой был несправедлив!
Справедливый бой - это тогда, когда военачальник бьется с военачальником,
а дружинник - с дружинником! Дружина не будет служить сеньору, который не
дерется впереди, и сеньор никогда не потерпит, чтоб самый богатый
противник достался какому-нибудь простолюдину. А здесь? Что за подлый бой!
Не только Андарз, негодяй и взяточник, не думал быть впереди, но сама
головка мятежа заседала в городской префектуре и занималась... бог ее
знает, чем она там занималась? Если шестьсот человек сошлись вместе, и это
не войско и не пирушка, то разве можно понять, зачем они сошлись вместе?
Делегат окончил чтение, Киссур посмотрел на свиток и сказал:
- А ну-ка отдайте мне этот свиток!
- Он его разорвет! Не
