- глава почтового ведомства и
раскаявшийся заговорщик, - недоразумение и проделки Андарза! По воле
государя восходит солнце и птицы начинают вить гнезда: что за негодяи
смутили народ!
И господин Харшад покосился на бархатный занавес, на котором
достоверно было показано, как по воле государя восходит солнце. Из-за
занавеса послышался стук передвигаемого кресла.
- Ба, - сказал Алдон, варвар и вассал Киссура, - про солнце я и без
вас знаю. А вот во дворец пришли беженцы из нашей слободы, две тысячи. Вы
подпишите, где их кормить, а то я собью замок не с того амбара.
Тут поднялся господин Даян. Это был человек один из самых честных
чиновников во дворце и глава комиссии по выработке нового уложения
законов. Господин Нан держал его за глупость и посылал по провинциям, и
тот писал отчеты столь глупые, что их принимали за шифровки.
- Бунтовщики, - сказал господин Даян, - требуют суда присяжных, а как
эти присяжные расследовали дело про убитую мангусту? Они повесили на
площади шестерых стражников, а у ног их положили, в доказательство
преступления, пять убитых мангуст, и шестую, впопыхах, кошку!
Кто-то засмеялся над народной глупостью.
- Разве неясно, что мангусту зарыл сам Лахут?! - вскричал министр
дорог и каналов.
- Святые - сказал наставительно господин Хардаш, - это люди, от
которых одни неприятности.
И все члены совета почему-то посмотрели на Арфарру, как коза на
капусту. Господин Чареника опять вспомнил про яичный пирог, у него заныло
в груди, и он сказал:
- Этот бунт разбил мое сердце.
Арфарра усмехнулся и сказал:
- Если вы хотите оправдать городскую стражу в глазах народа, не стоит
проводить формальное расследование. Лучше объяснить народу, что у Шиманы
рыбья чешуя на боках.
Помолчал и добавил:
- Кстати, мангусту зарыл не святой Лахут. Ее убили варвары. Правда,
Алдон?
Старый варвар побагровел и стал есть руки со страху.
- В Горном Варнарайне есть поверье, - продолжал Арфарра, - надо взять
живого бога, мангусту или тайру, прибить к куску дерева, расстрелять из
луков с подобающими заклинаниями и закопать на перекрестке. Каждая стрела,
попавшая в зверька, бьет потом без промаха, а люди с такими стрелами
считают себя вассалами убитой мангусты.
За занавесом что-то покатилось по полу. Все-таки мангуста -
действительно образ государя!
Тут другой чиновник, из тех, что имел привычку кувыркаться во
взглядах, сказал:
- Господин Нан поощрял богачей, а те закабаляли простой народ. Нынче,
ужаснувшись аресту своего покровителя, они толкнули простой народ на
мятеж. Надо обещать народу, что мы накажем богачей и продажных чиновников,
а имущество их вернем народу и государю, и все успокоится.
Все в ужасе попрятали глаза.
Господин Чареника перестал думать о яичном пироге и начал думать о
гобеленах в кабинете господина Нана, которые могли бы вернуться народу, и
ему, Чаренике, как части народа, но тут же сообразил, что гобелены из его
дворца вернутся народу вместе с гобеленами господина Нана, мысли его
запутались, как цифры в отчете, он не знал, что думать и стал молиться.
А потом он поднял глаза и увидел, к своему изумлению, в руках Арфарры
грязную книжечку, и узнал в ней некий памфлет о народовластии, который в
свое время так разгневал Нана, что министр топтал его ножками, при этом
изволил кричать: "Повесить гадину".
- Прежде чем писать за народ манифесты, - промолвил Арфарра, -
следует прочитать те, которые пишет он сам.
И Арфарра помахал перед членами совета памфлетом, прогневавшим Нана,
что такому человеку,
