В камере было темно, клейма на лбу
Арфарры не было видно. Бывший ссыльный было одет в малиновый кафтан с
четырьмя рукавами, два рукава для рук и два - для почета. На одной стороне
кафтана были вышиты пеликаны, на другой - олени. На голове у него была
круглая шапочка, стянутая черным шнурком, и расшитая золотыми
трилистниками. Это было официальное платье министра финансов.
Нан поглядел на Арфарру и стал истерически смеяться. Он хохотал минут
пять, потом выбился из сил и сказал:
- Вы - и финансы! Великий Вей, это действительно смешно. Что вы
знаете о деньгах, кроме того, что они были учреждены государством, дабы
подданным было легче обменивать один товар на другой товар? И что есть
негодяи, которые вместо того, чтобы менять деньги на товар, заставляют их
рождать другие деньги, и тем извращают их предназначение?
Арфарра стоял молча и глядел на бывшего государева любимца сверху
вниз. Он представлял себе этого человека совсем по-другому, и уж никак не
ожидал, что тот настолько потеряет себя. Арфарра и сам испытал не меньшее
падение. Что ж! Если тебе выбили зубы - это еще не повод плеваться на
людях. Однако это и хорошо. Если у этого человека можно так разорить душу,
пересадив его из атласной постели в гнилую солому, значит, он много
отдаст, чтоб вернуться в атласную постель.
А Нан, щурясь в полутьме, продолжал:
- Я так полагаю, вы уже вывесили на рынке списки справедливых цен?
Ведь при мне, как проницательно отметил этот щенок, цены на все выросли
втрое...
- Ну почему же, - мягко сказал Арфарра, - кое на что цены упали.
- Например?
- Например, должность письмоводителя в дворцовой канцелярии раньше
стоила двадцать тысяч, а теперь - три.
Это замечание так удивило Нана, что он наконец пришел в себя. "Ба, -
подумал он, - если у меня и был шанс остаться в живых, то я этот шанс
упустил. Чего, однако, он от меня хочет?"
Арфарра помолчал и сказал:
- В городе будет бунт.
- Вот как? А причина?
Старик, кряхтя, поднял каменную табуреточку, осторожно расправил плащ
и уселся. Персиковый фонарь он поставил на ночное окошко.
- О причине, - сказал Арфарра, - государю можно доложить по-разному.
Можно сказать так: "В правление господина Нана всякий сброд стекался в
столицу. Эти люди не приносили пользы государству, добывали деньги
торговлей и мошенничеством, покупали акции Восточной Компании, заведенной
господином Наном. Они так хотели иметь деньги из ничего, что бумага ценой
в один ишевик продавалась за двадцать ишевиков. Это было безумие, и
кончиться оно могло только катастрофой".
Можно, - продолжал Арфарра, - доложить так: "Господин Нан поощрял
богачей и разорял простой народ. Маленькие люди, не будучи в силах платить
налоги, закладывались за богачей. Тысячи маленьких людей в столице
работали на богачей, а не на государство. Теперь богачи, ужаснувшись
аресту негодяя, велели работающим на них восстать".
Арфарра покачался на своей каменной табуреточке:
- А можно доложить так: "Господин Нан вселил в людей надежду. Люди
покупали бумаги полугосударственной компании, которая собиралась выполнить
то, что пятьсот лет не могло сделать государство, и цена, которую они
платили за акции, была ценой доверия и надежды этих людей. Если это
называть безумием - то тогда всякое доверие к государству надо называть
безумием. А вчера их доверие рухнуло в один миг. Тысячи маленьких людей
оказались нищими: и прачка, которая полгода копила на десять акций, и
красильщик, который купил эти акции вместо новых башмаков дочке...
- Что, - со злобой перебил