все быстрей и быстрей. Пришел государев
указ, что все остается по-прежнему. Курс заколебался и стал расти. Пришло
известие о заговоре во дворце и о пропаже министра полиции Андарза. Курс
полетел вверх тормашками. Степенные лавочники и вдовые чиновницы с плачем
спешили продать то, что завтра станет ничем; и только Шимана Двенадцатый,
узнав от достоверных людей, что министр финансов не продал ни бумажки -
покупал и покупал. Люди бились в истерике на мостовых, пролетел слух, что
один башмачник в отчаянии уже зарезал себя и жену с детишками. Наступила
ночь: парчовые куртки факелами и дубинками отгоняли толпу от биржи; агенты
Шиманы, шныряя меж толпы, покупали бумаги прямо с рук за гроши. Одна,
однако, вещь, трижды выросла в цене с полудня до вечера: голова сбежавшего
заговорщика Андарза.
Через два дня биржа была закрыта вплоть до особого распоряжения.
Уважаемые люди собрались там, где они собирались при государыне Касие, в
харчевне с тремя золотыми лепешками на вывеске. На ореховом столе лежали
карты для игры в "острова и озера", игры, в которой взаимное доверие
партнеров обеспечивает увеличение выигрыша. Карты, однако, валились у
людей из рук. Обсуждали новости: арест Нана, возвышение Киссура, отказ
Киссура от поста первого министра и утверждение на оном Арфарры.
- Я боюсь, - сказал один, что акции Восточной Компании теперь
немногого стоят, хотя Арфарра четыре раза за три дня сказал обратное.
- Я боюсь, - сказал второй, что не только акции, но и покупатели их
немногого будут стоить в глазах Арфарры. Что же до зерна, то оно в этом
году будет стоить очень дорого, потому что не будет законных мест для его
продажи, а количество голодных вряд ли уменьшится.
- А этот человек, Андарз! - сказал третий. - До чего доводит цинизм и
неверие в добродетель! Нашкодил и убежал, словно школьник! Знаете ли,
какую этот чиновник оставил записку?
После этого уважаемые люди поели рыбу, легко перевариваемую, и мясо
нежное, как распустившийся цветок гиацинта, и сладости, утоляющие печаль,
и разошлись. Ибо делать им было нечего, и лишь одного они боялись больше,
чем гнева Арфарры - гнева народа.
Назавтра господин Чареника доложил государю:
- Мы пока остановили торговлю на бирже: в городе все спокойно.
- Не совсем, - возразил Арфарра. - Все спокойно, но в харчевнях нет в
продаже чаю.
Чая в харчевнях действительно не подавали, а подавали только красную
траву, любимый утренний напиток опального министра Нана. Тем, у кого денег
не было, красную траву подносили бесплатно, те, у кого деньги были,
платили, сколько хотели. К концу дня многие знали, что господин Дах на
глазах у всех заплатил за чашечку красной травы сто золотых государей, а
господин Миндар снял чашечку с блюдца и положил в блюдце сапфир со
звездой.
Господа! Нельзя же арестовать человека за то, что он не пьет чая?
Нет! Неспокойно было в городе! Молния среди ясного неба ударила в
храм бога-покровителя тюрем; у зеленщицы около Синих Ворот кошка родила
котят с ярко-красными мордами, и видели, видели на улицах этаких красных
зверьков: эти особые зверьки зарождаются от горя народа, и в последний раз
они бегали по городу как раз перед концом прошлой династии.
А чернокнижник Арфарра, прочтя заклинание, вырезал из бумаги бесов и
послал их слушать разговоры невинных людей и ловить господина Андарза.
Множество людей побеседовало с комендантом дворцовой тюрьмы, куда
привели Нана, и комендант согласился, что скоро государю станет известна
вся преданность первого министра и вся подлость такого мерзавца, как
Киссур. Комендант также согласился, что
