навернулись на его глазах, - может быть, от обилия бликов и света? "Что
задумал этот негодяй?" - мелькнуло опять в голове Нана. Мгновения шли:
Мнадес плакал.
В этот самый миг, оттолкнув других, к алтарю подошел юноша в платье
дворцового чиновника низшего ранга, с лицом белым, как камфара и с
холодными голубыми глазами. Он вцепился в золотой гранат и сказал:
- Государь! Дозвольте докладывать!
"Откуда это?" - зашептались кругом. А Киссур уже кланялся государю.
Киссур провел бессонную ночь наедине с покойницей. Он не раз в мечтах
произносил свой доклад, и теперь, казалось, ему надо было лишь перебелить
его, однако первую ночную стражу он просидел впустую. Он сначала думал,
что его смущает покойница, - но та лежала смирно. Тогда Киссур вышел из
флигеля и увидел на земле, напротив двери, огромного белого кота, и
подумал, что это первый министр или его соглядатай. Киссур прошептал
заговор и метко швырнул в кота камнем. Тот пискнул и пропал. Наваждение
исчезло, Киссур сел на циновку и к утру перебелил доклад. Впрочем, он
собирался говорить не по-писаному.
Киссур огляделся. Резное небо. Квадраты полей. Сотни лиц. Дым выходит
из курильниц, между зеркалами и дымом бродят туманные призраки. Стоит
аметистовый трон, - правой ножкой на синем квадрате, называемым "небо",
левой ножкой на черном квадрате, называемым "земля", так что тот, кто
сидит на троне, одной ногой попирает землю, а другой - небо, а над спинкою
трона горит золотое солнце и две луны, так что тот, кто сидит на троне,
касается головой солнца и лун.
На ступенях аметистового трона - первый министр. Вот он каков!
Немногим больше тридцати, но кожа желтовата и мешки под глазами. Строен,
среднего роста; нехорошие карие глаза; густые брови загнуты, как
ласточкино крыло; красивые жадные губы и подбородок скобкой. Кого-то он
напомнил смутно.
- Нынче, - сказал Киссур, - боги ушли из мира, оборотни наводнили
его. Чиновники захватывают земли, обманом понуждают крестьян усыновлять
их. Действия их несвоевременны, одежды - вызывающи. Чиновники присваивают
законы, богачи присваивают труд. Ступени храма справедливости заросли
травой, ворота торжищ широко распахнуты. В столице отменили стену между
Верхним и Нижним городом, зато воздвигли другую, невидимую. Проходит эта
невидимая стена в пятидесяти шагах от оптовой пристани. По одну сторону
невидимой стены мера риса стоит три гроша, но покупающий должен купить не
меньше десяти тысяч мер. А по другую сторону стены мера риса стоит семь
грошей!
Что же происходит?
Тот, у кого есть деньги купить десять тысяч мер, покупает их и тут
же, в пятидесяти шагах, перепродает тем, у кого не хватает денег на
ежедневную похлебку.
Говорят, что цена товара возрастает от вложенного в него труда.
Пусть-ка первый министр объяснит, отчего возрастает цена риса на оптовой
пристани!
Государь! Я проходил через селения на пути сюда! Женщины сидели на
ветхих порогах и плели кружева пальцами, вывернутыми вверх от работы. Они
прерывались лишь для того, чтобы откусить черствую лепешку. Откусят - и
опять плетут. Но кружева эти, еще не сплетенные, уже не принадлежали тем,
кто их плел! Богач по имени Айцар выдал женщинам, по весу, нити, и по весу
же собирал кружева. И за труд он уже заплатил ровно столько, чтобы
женщинам хватало откусить лепешку.
Но кружевницам еще повезло! Я видел толпы людей на дорогах: тела их
были черны от голода, души их были мутны от гнева. Раньше они кормились,
выделывая ткани, как их отцы и деды. А теперь богачи поставили станки и
разорили их, торгуя тканью,