и ответил:
- Как прикажете, господин.
Чиновники засмеялись. Бьернссон молча вертел в руках посох.
- Что с вами, святой отец? Вы побелели, как яичная скорлупа!
Это спрашивал Сият-Даш.
- Пустое, - сказал Бьернссон. - Это пройдет. Такова уж наша судьба.
Ведь духи, которые нам помогают, весьма ненадежны и только и думают, чтобы
погубить нас и наши знания, означающие для нас рабство. И всегда в конце
концов оказывается, что тот, кто думал, что бесы служат ему, начинает сам
служить бесам.
Гости побледнели и переглянулись. "Еще можно признаться, - подумал
Бьернссон. - Сейчас в моих силах сделать так, чтобы разбойники убили
чиновников, или чтобы чиновники убили разбойников. Но не в моих силах
сделать так, чтобы никого не убили..."
- Да, промолвил один из чиновников, - и я слыхал, что бесы вырываются
у колдунов на волю и даже поднимают бунты. При этом государство может
совершенно пропасть, и то же происходит со знаниями.
- Весьма, - молвил Сият-Даш, - тонкое рассуждение. Ведь, говорят,
государь Иршахчан еще две тысячи лет назад умел ходить на медных лошадях и
летать на деревянных гусях. Нечестиво не верить свидетельствам историков.
Все, однако, сгинуло. Не иначе, как месть тех же бесов.
"Господи, - сказал себе Бьернссон. - Ты знаешь, я хотел быть как ты,
и я поддался искушению сотворить чудо. Ты наказал меня за гордыню, и
разжаловал из святых в колдуны, а из колдунов - в повстанцы".
- Не думаю, чтобы дело тут было в бесах, - сказал чиновник с лютней,
потому что их не существует.
- Нет, - возразил старый чиновник в зеленом платье с чешуйками
накладного серебра и круглыми глазами цвета опавшей листвы, - бесы
существуют, и мне случалось слышать их голоса.
Кто-то усомнился, что голоса бесов можно услышать.
- Я не знаю, были ли это голоса бесов или богов, - отвечал старик. -
Но вот в чем дело. Я, недостойный, был тогда послушником у отца Лоха,
который продвинулся среди шакуников более других в исследовании
электричества. Где-то за год до кончины храма отец Лох научился
разговаривать на расстоянии. Это было, как всегда, без особого
чародейства, но с большим треском. Разговаривать было, собственно, нельзя,
а пришлось изобрести новый способ записи слов. Это было такое же новое
дело, как изобретение письменности, потому что эфир, новое средство
передачи смысла, отличался от воздуха так же, как бумага.
И вот, представьте себе, я сам слышал несколько раз, - соединишь
медные прутики и слышишь речь, не похожую ни на один из языков ойкумены.
Бьернссон от изумления чуть не упал со стула. "Боже мой! Так вот
почему все мастерские храма взлетели на воздух в один и тот же день! Они
изобрели радио!".
- Вот за преступные знания, - вскричал Сият-Даш, - государыня Касия и
наказала храм!
- Да, - сказал бывший шакуник, - я и сам так полагал все эти годы.
Однако теперь я думаю, что это бесы разгневались на людей за то, что те
стали подслушивать их разговоры. Наверное, даже не в первый раз
разгневались. Умел же, как вы сами заметили, государь Иршахчан летать на
деревянных гусях и ездить на медных конях.
От внезапного порыва вечернего ветра заколебался и закоптил
светильник. Один из собеседников взял щипцы и стал поправлять фитиль. "Это
что же - сообразил Бьернссон, - он считает, что кто-то намеренно две
тысячи лет мешает ученым ойкумены... Да откуда здесь монах-шакуник?"
Волоски на теле Бьернссона стали оттопыриваться от ужаса. За спиной
распахнулась дверь. У яшмового аравана не хватало духа обернуться.
- Привели,
