Ванвейлен с товарищами? Киссур скосил глаза вбок и ответил,
что, судя по всему, Клайд Ванвейлен пропал в провинции Варнарайн, в
правление Арфарры, бесследно. И что очень многие в это время пропадали
бесследно, из числа тех, кого Арфарре казалось одинаково опасным и казнить
публично, и оставлять на свободе, и что он думал...
- Не то ты думал, - прервал его Арфарра.
В седьмой день девятой луны Арфарра был очень печален; наконец
затворился в каморке и стал писать. На рассвете, уходя на охоту, Киссур
заглянул в щелку: Арфарра писал и писал, а перебеленные листы клал в
знакомую укладку.
День был дивный: Киссур бегал наперегонки со старым волком, хохотал,
как леший, и валялся в снегу. Солнце желтое, снег белый, на снегу рыжая
свежая лиса. Душа так и трепетала, пела. Что пишет Арфарра? Конечно,
доклад государю.
Бывший араван Варнарайна писал скоро, перо так и летало по бумаге.
Ему приходилось, однако, часто прерываться, - чернила в медном копытце то
и дело замерзали. Наконец Арфарра встал, подоткнул тулупчик, разжег огонь
в очаге, замесил в котелке какое-то варево, потом вернулся к бумагам. За
промасленным окошком потемнело - пошел снег. Арфарра исписал уже третий
лист, и было давно уже видно, что это не доклад государю, - потому что
Арфарра писал его на языке аломов, для одного Киссура, и трактовала эта
бумага не об законах и наказаниях, а о человеке по имени Клайд Ванвейлен.
После третьего листа Арфарра прервался, подошел к огню и стал
размешивать варево в котелке. Это был аконит, росший кое-где внизу -
бывший араван собирал яд вот уже целую неделю. Ему было очень горько. Но
после того, что рассказал Киссур, у него больше не оставалось надежды
поговорить с Клайдом Ванвейленом и его соплеменниками, а, стало быть, и
жить дальше было бесполезно.
Главные чиновники съехались к полудню и расположились, в ожидании
обеда, в саду. Яшмового аравана все не было, и господин Сият-Даш прошел во
флигель к колдуну. Бьернссон лежал, зарывшись лицом в подушку.
- Почтительнейше прошу вас пожаловать к гостям, - сказал Сият-Даш, -
что же это? То сами просились в общество, настаивали, можно сказать, а
теперь - загрустили?
Бьернссон поднял безумные глаза:
- А? Да? Сейчас приду.
Сият-Даш вышел, а колдун вновь зарылся в подушки. Он не думал ни о
чем, кроме утреннего своего разговора с разбойником.
- Ну что, господин араван, пока сам не станешь в стойло, не узнаешь,
каково волам? Говорят, как вас посадили сюда, так вы бросили рассказывать
про внутреннее устроение души, а занялись настоящим делом?
В голосе Ниша звучало презрение к человеку, который выдавал себя за
что-то неслыханное, а на поверку оказался заурядным колдуном.
Бьернссон стоял, словно потерянный.
- Нам сказали, - промолвил Ниш, - что сегодня вы позовете духов,
которые растащат по кирпичику эту чертову стену. Мы подумали: почему бы не
воспользоваться этим случаем и не ворваться в усадьбу? Можно будет
покарать чиновников и их семьи за несправедливость, а зерно раздать
народу.
Бьернссон помертвел. Как мы помним, у господина министра Белоснежный
округ был помечен на карте черным цветом, как место, в котором восстание
может разразиться по причине пролетевшей мухи и разбитого яйца. И хотя
Бьернссон не видел этой карты, он был умный человек и ему вовсе не
обязательно было смотреть на эту карту, чтобы понимать, что дело именно
так и обстоит.
- Нет, - жалобно сказал колдун, - не надо!
- То есть как это не надо? - возразил, подойдя, один из охранников
Бьернссона, по имени Серая Ряпушка. - Вы
