вы погубите и
меня! - и женщина вложил в руку Киссуру бумагу с красной кистью: копию
доклада, который кладут с казненным в гроб.
Ничего про тайное убийство в инструкциях Шавашу не было - госпожа
Архиза, однако, действительно сказала, что заключенного казнили после
того, как он убил надзирателя. "Похоже на него" - фыркнул тогда Шаваш.
Архиза постаралась побыстрее спровадить инспектора, чтобы он не
слышал местных сплетен, - оттого так легко и рассталась с отцом Адушем.
Архиза не назвала Киссуру имени инспектора, а невзначай описала
внешность: молодой, волосы длинные, льняные, завитые, глаза этакие
болотные: то золотые, то коричневые.
- Это Шаваш, личный секретарь министра, - усмехнулся Киссур, вспомнив
чиновника, на которого показал яшмовый араван. Бумагу он сунул в рукав.
"Не очень-то это хорошее предзнаменование" - подумал он.
Прошло дней десять с возвращения Киссура. Три вечера Киссур был у
Архизы, четыре - не был.
Тут объявился вечерний праздник: господина Ханду провожали в дальнюю
поездку, в Иниссу. Киссур дал клятву не приходить, пришел, разумеется, и,
вернувшись, не спал всю ночь. В середине ночи он встал, дрожа от холода, и
заметил, что угли в жаровне совсем прогорели. Киссур развел новый огонь.
Через два часа угли прогорели вновь. Киссур набрал полную горсть горячих
углей, подержал немного, потом сполоснул руку и замотал шелковой тряпкой.
Он загадал так: если к утру ожоги пройдут, значит, я не виноват в
распутных мыслях, а если не пройдут, пусть это будет как наказание.
Ожоги не прошли. Днем к Киссуру зашел Мелия, тоже явившийся в
Архадан, принес приглашение госпожи Архизы на вечер. Киссур отказался.
- Отчего же, - удивился Мелия. - Вечер, всем известно, надолго не
затянется. Госпожа Архиза - добродетельная женщина, когда мужа дома нет,
она выпроваживает гостей очень рано... всех... или почти всех.
Тут Киссур вспомнил, что госпожа Архиза вчера дала ему поручение. Она
вышила шелком белку-ратуфу на сосне, в дар храму Исии-ратуфы. Картинка
была готова, недоставало стихотворной подписи. Госпожа Архиза, полагаясь
на вкус Киссура, просила составить и вывести подпись. Киссур понял, что
ему надо обязательно прийти и принести подпись. Спросил робко Мелию -
какой бы цвет тут подошел. Глаза Мелии вдруг закатились внутрь.
- Я бы выбрал розовый, - тоненько сказал он, и продиктовал надпись.
День был бесконечен. Левая рука ныла от ожога, правая - от дурацких
бумаг. Зашел Нахира, тот чиновник, который вместе с разбойником угощал
яшмового аравана, просил в долг. Киссур сказал, что у него самого ни
гроша, - только давеча лавочник прислал из уважения штуку трехцветного
шелка. Нахира ушел с шелком и через час вернулся с сорока "единорогами".
Двадцать единорогов он хотел отдать Киссуру, но тот сказал, что почтет
себя обесчещенным, и заставил взять все деньги.
Вечером Киссур был грустен, держался в стороне: как он мог забыть о
такой просьбе! Госпожа Архиза спросила, что с его рукой. Киссур ответил,
что распоролся о гвоздь. При этом так покраснел, что Архиза подумала:
"Напился, верно, выше глаз, и налетел в потемках, бедняжка". Когда гости
уже расходились, Архиза сказала:
- Да, Киссур! Приходите завтра в полдень, мне нужно дать вам
поручение.
Поручение оказалось самым незначительным. Киссур мял готовую вышивку
в руке. Он догадался, что если унести ее с собой, можно будет прийти еще
раз. Киссур уже откланялся, как вдруг Архиза, вздохнув, строго сказала:
- Друг мой! Я требую от вас объяснений!
- От меня? - пролепетал Киссур.
- От кого же
