зашептал, что новому любовнику госпожи Архизы,
видать, ревность что-то подсказывает в отношении Айцара, но такт мешает
бросать при гостях обвинения, которые заденут честь любезной начальницы.
Но господин Айцар был человек умный. Он поглядел на Архизу и на
Киссура и подумал: "Госпожа Архиза сегодня очень хороша, как бывает
женщина уже любимая, но еще не любовница. Видимо, люди менее
проницательные боятся объяснить мальчику, в чем дело, опасаясь мести
женщины добродетельной, а люди более проницательные боятся объяснить
мальчику, в чем дело, опасаясь его самого. У этого юноши глаза человека
свободного, и понимающего свободу как право на убийство. Плохо перечить
человеку с такими глазами".
После фейерверка господин Айцар подозвал Киссура и сказал:
- Молодой человек, окажите мне честь: соблаговолите прийти ко мне
завтра в начале третьего. У вас, говорят, отменный почерк и слог?
Слова эти слышала госпожа Архиза. Она побледнела и заплакала бы, если
б слезы не портили выраженье ее лица.
На следующее утро господин Ханда, муж Архизы и начальник лагеря,
вызвал Киссура к себе. Он вручил ему бумагу: указ об освобождении за
примерное поведение.
- Вы так добры ко мне - как отец к сыну! - сказал Киссур, кланяясь.
Господин Ханда закусил губу и побледнел, но, когда Киссур выпрямился,
лицо у начальника лагеря было опять очень вежливое. Он протянул Киссуру
большой пакет с печатью и сказал:
- Этот пакет я должен доставить с верным человеком в пятнадцатый
округ. Времена нынче опасные, на дорогах много разбойников, а о вашей
храбрости слагают легенды. Не согласитесь ли вы взять на себя это
поручение?
Киссур поклонился и сказал, что тотчас же отправится в путь. В
канцелярии ему выдали подорожную, суточные и этакий кургузый меч.
У ворот управы он, однако, столкнулся со служаночкой Архизы: госпожа
просила его зайти попрощаться. Киссур покраснел и заволновался, но не
посмел отказать.
Госпожа Архиза приняла его в утреннем уборе: сама свежесть, само
очарование, сквозь белое кружево словно просвечивает розовая кожа,
пепельные волосы схвачены заколкой в форме листа осоки. Киссур взглянул на
эту заколку, и ему показалось, что она воткнута в его сердце.
Подали легкий завтрак, к завтраку - чайничек с "красной травой".
"Красная трава" была модным питьем. Моду пить ее по утрам ввел господин
первый министр, все бросились подражать, и Архиза очень завидовала
"красным циновкам", которые невероятно обогатились, торгуя заветным
напитком.
Поговорили о том, о другом. Архиза заметила, что чашка Киссура стоит
полная.
- Вам не нравится "красная трава"? - спросила она.
- Признаться, нет, - покраснел Киссур. Он думал о другом.
"Да - подумала Архиза, - он пользуется любым поводом выразить свое
несогласие с первым министром".
- Ах, - друг мой, - сказала Архиза, - сердце мое сжимается при мысли
о вашем отъезда.
- Отчего же, - сказал Киссур.
Архиза покраснела.
- Дороги неспокойны, - сказала она. А потом, у вас столько
завистников.
Тут Киссуру принесли чай, маленькая чашка утонула в его руке. Архиза
прикрыла глаза и представила себя на месте чашки. Щеки ее запылали: она
была на диво хороша в эту минуту. Она впервые любила. Она не знала, что
делают в таких случаях. Его нет - и сердце разрывается от тоски. Он
приходит, сидит среди гостей: сердце тут же боится, что он пришел по долгу
службы и смотрит на нее, как на начальство.
Но сегодня она полагала юношу своей собственностью. Айцар, что-то
учуяв, вчера просил
