праведник засобирался в путь. Хозяин вынес ему на прощание
корзинку с едой. Там лежали сладкие апельсиновые лепешки, козий сыр, кусок
копченой свинины и еще много всякого добра, а поверх всего крестьянин
положил красивый шерстяной плащ.
Бьернссон взял лепешки и сыр, а от остального отказался.
- Друг мой, - взмолился хозяин, - нехорошо отказываться от подарков,
сделанных от чистого сердца. Ты делаешь меня плохим человеком в глазах
деревни, скажут: "Праведник не взял у богача".
Бьернссон улыбнулся и сказал:
- Что ж! Я, пожалуй, попрошу у тебя подарок.
Крестьянин запрыгал от радости.
- У тебя, - продолжал Бьернссон, - есть сосед по прозвищу Птичья
Лапка, и у него пятеро ребятишек. А он, за долги, уступает тебе поле.
Оставь это поле ему.
- Вай, - сказал крестьянин, - это же глупость, а не человек. И я
заплатил ему за это поле!
- Ты что, Бог, - сказал Бьернссон, чтобы называть человека глупостью?
И разве я говорю, что ты не по праву берешь это поле? Я говорю - иди и
попроси у него прощения, и от этого прощения урожай на твоих полях будет
много больше.
И как праведник сказал, так оно и вышло.
Так-то Бьернссон стал просить подарки и проповедовать, что дело не в
богатстве, а во внутреннем строении души. Бывает, что завистлив бедняк,
бывает, что завистлив богач, а дурная зависть портит всякое дело.
Бьернссон понял, что если он не будет говорить, то ему припишут чужие
слова. А если он будет говорить, то его слова будут значить, может быть,
не меньше, чем слова господина первого министра.
В начале осени в доме госпожи Архизы был праздник; катались на
лодках, пускали шутихи. Праздник был отчасти по случаю дня Небесной
Черепахи, отчасти по случаю приезда в город первого богача Харайна,
господина Айцара. Айцар был человек не слишком образованный, однако из
тех, в чьих руках деньги размножаются, как кролики. В народе таких людей
считают оборотнями. Киссур был среди меньших гостей, и Айцар ему страшно
не понравился, - у этого человека были слишком широкие кости, и слишком
грубый голос, и само его занятие было не из тех, что способствуют
добродетели и справедливости.
За ужином толстый Айцар принялся громко рассуждать о прошлогоднем
государевом манифесте; ни для кого не было тайной, что сочинял манифест
сам господин Нан. Манифест призывал подавать доклады о том, как улучшить
состояние народа в ойкумене, и все знали, что лучшие из докладов будут
оглашены через восемь месяцев пред лицом государя в зале Ста Полей.
Некоторые из молодых чиновников собирались писать доклады и,
пользуясь случаем, стали расспрашивать господина Айцара о мнениях и
предпочтениях первого министра, близкого его друга. Господин Айцар пожевал
губами, ополоснул розовой водой руки из услужливо подставленного кувшина,
и сказал:
- Господин Нан сведущ в классиках, уважает традицию. Посмотрите на
манифест: какое богатство цитат! Ни одной строки, которая не была бы взята
из сочинений древних.
Тут Киссур ступил вперед и громко сказал:
- Господин Нан невежественен в классиках, или нарочно перевирает
цитаты. Вот: в своде законов государя Инана сказано: "Чтобы чиновник не
мог взять у крестьянина даже яйцо, не отчитавшись во взятом. А в манифесте
процитировано: "Чтобы чиновник не мог взять у крестьянина даже яйцо, не
заплатив за взятое".
Гости замолкли. Господин Айцар насмешливо крякнул. "Какой позор, -
подумал господин Ханда, муж Архизы, - так открыто обнаруживать свои
отношения с моей женой". Один из местных управляющих Айцара изогнулся над
его ухом и догадливо