много золота, и они свисали до колен.
Солдаты связали этими рукавами Андарзу руки за спиной, надели на него
поводок и погнали перед своими конями. Андарз шел, опустив голову, но тут
набежало много народу, особенно женщин, всегда обрадованных несчастиями
людей, подозреваемых в богатстве. Они кололи его ухватами в подбородок,
так что он должен был поднимать голову, и ему насыпали множество дряни в
глаза и на одежду.
Андарза привели в его дом. Там на диване сидел Нан, в боевом кафтане
и со стражниками. Андарзу сняли с шеи поводок и развязали руки.
- Вчера, - сказал Нан, - негодяй Ишнайя высыпал перед государем много
слов про меня и про харайнский канал. Это были не очень-то лестные слова.
Ишнайя сам не обладал такими познаниями.
- Ах, - сказал господин Андарз, - это было человек, составленный из
глупости и преступлений всякого рода, и его дружба была для меня тяжелей,
чем клевета, которую он изливал на других.
Люди вокруг Нана стали спорить, что делать с Андарзом, и все они были
не согласны в способе казни. А Нан сидел молча и ел Андарза глазами, а
пальцами потирал воротник в том месте, на которому утром Андарз углядел
пятно.
- Не могли бы вы мне показать свою дивную коллекцию, - вдруг спросил
Нан.
Андарз попросил позволения переодеться, и это было разрешено. Дом у
Андарза содержался на старинный манер, в нем были не часы, а рабы для
называния времени, и специально выращенные карлики. Все эти люди
сбежались, рыдая. Камердинер, плача, вымыл Андарзу волосы, и Андарз тут же
велел остричь их, потому что ему было неприятно представить их концы в
крови.
Андарз с Наном прошли в галерею. Андарз зажег светильники и стал
смотреть на ламасские вазы и на кружевные облака и весенние поля,
нарисованные на вазах. Вот: леса и горы, олени бродят по горным тропкам,
рыбаки плывут по реке меж тростниковых зарослей, утки сидят на зимнем
снегу: у одной утки оттопырена лапка. Над ней стоит красиво одетый юноша и
хочет взять утку в руки, а утка плачет, потому что понимает, что она все
равно умрет, и глядит на свежий снег и на то, как в реке купается зимнее
солнце. И господин Андарз, министр полиции, тоже заплакал, как утка с
оттопыренной лапкой.
- Что бы вы делали, - шевельнулся за спиной Нан, - если б Ишнайя был
на свободе, а государь - убит?
- Будь ты проклят, - сказал Андарз, - честнее изменить государю, чем
другу.
Нан хлопнул в ладоши. За дверью застучали сапоги. Андарз побледнел и
обернулся.
- Я хотел бы, - проговорил Нан, - заменить вам друга. Три вещи
скрепляют дружбу, - совместная трапеза, совместные тайны и взаимные
подарки. Господин Мнадес сегодня, по моей просьбе, подарил мне "кружащего
орла" - я хотел бы утешить им вас в несчастии.
Двое парчовых курток осторожно вносили в зал плетеный короб. В коробе
сидела ваза с кружащим орлом. Нан обернулся и поднял светильник.
- Великий Вей, - произнес он, - но где же первая ваза?
Андарз долго молчал.
- Вчера утром, - наконец заговорил он, - я подарил первую вазу
господину Мнадесу, за сведения о вас и о заговоре Айцара.
Нан положил руку на плечо Андарзу, и оба чиновника долго любовались
вазой.
- Это для меня большая честь, - серьезно сказал Нан, - что моя голова
так дорого стоит.
Через два часа, после короткого нервного припадка, Андарз лежал,
завернутый в мокрые простыни, под пологом синего шелка. Перед ним,
освещенный одинокой свечой, парил "Кружащий орел", и стояла ваза с уткой
на весеннем снегу, повернутая другим клеймом: юноша гладил утку по голове,
и утка жмурила черный глазок. Ни девиц, ни вина