- подумал Нан, если знаю, как все исправить. И уж
точно буду проклят, если все не исправлю".
3
Шаваш явился во дворец под утро. В саду, перед покоями нового
фаворита, уже толпились придворные. У круглой решетки фонтана громко рыдал
начальник дворцовой охраны, ближайший друг арестованного Ишнайи.
- Какой позор, - плакал он, не таясь, - почему не мне дали арестовать
преступника!
Нана Шаваш застал в кабинете с указами и людьми. Решения Нана были
безошибочны, кисть так и летала по бумаге. Нан поднял безумные глаза и
вежливо сказал:
- Где вы были, Шаваш! Вас искали всю ночь.
Шаваш, поклонившись, объяснил, что он уезжал за город отвезти
документы отца Сетакета, и протянул записку: "Господин Шаваш! Сожалею, что
ввел вас в ненужные хлопоты с документами и, разумеется, прошу никого не
разыскивать по поводу моей смерти. Передайте, пожалуйста, господину Нану,
что в монастыре ему очень благодарны за то, что он нашел и вернул кота
настоятеля".
- Какого кота? Что за чушь? - спросил недовольно Нан.
- А того, который пропал в Харайне, - пояснил Шаваш. - Настоятель в
нем души не чает, а по-моему, жирная животина.
Нан моргал, а Шаваш, кланяясь, закончил:
- А монах сегодня вечером пришел на синий мост и на глазах всех
тамошних булочников кинулся вниз. Там такое течение, что тело так и не
вытащили. Я...
Тут господин Нан не сдержался и заорал:
- Слушайте, Шаваш, какое мне дело до котов и желтых монахов!
Через десять минут Шаваш рвал из секретарских рук бумаги с теплыми
еще печатями на именах. Глаза у него, при виде имен, стали круглые и
восторженные. Все желтые монахи вылетели у него их головы.
Неделю император не вставал с постели, и всю неделю в городе шли
аресты. Никто из близких господина Ишнайи не мог быть спокоен за жизнь
свою и имущество. В первые часы арестовывали больше именем государя, а
вскоре - именем господина Нана.
Уже после полудня секретарь Нана, Шаваш, со множеством желтых курток
явился к другу первого министра, министру финансов Чаренике, начинавшем
карьеру финансиста еще при государыне Касие. Чареника был человек мелкий и
злобный, пытал людей по пустякам. Глазки у него лезли на переносицу, про
таких говорят: не будь носа, глаза бы друг друга съели. Впрочем, в
полнолуние он постился и мыл ноги нищим. До Чареники финансы были просты:
каждый крал, сколько мог. С Чареникой стало хитрее.
Шаваш вошел: ах, какой чертог! Мраморные дорожки, порфировые колонны.
Наборные потолки впятеро выше разрешенных в частном строении. Наборные
потолки были выше вот отчего: государыня Касия несколько раз выпускала
государственный заем. Получить по нему стало трудно, и маленькие люди
продавали билеты за два-три процента от стоимости. Другое дело люди
уважаемые - те покупали билеты маленьких людей и получали от казны полный
выкуп. (Никто никого не обманывал: маленькие люди ведь не обязаны
продавать билеты, так? И государство ведь обязано платить по займу хотя бы
некоторым, так?)
Впрочем, есть у министра финансов и другие способы поднять повыше
потолок.
Господин Чареника встретил Шаваша с лицом белым, как бараний жир.
Шаваш показал ему пачку документов.
- Это ваша подпись?
- Моя, - опустив глаза, сказал господин министр.
- Господин Нан хочет предъявить эти бумаги государю, - сказал Шаваш.
- Понимаю, - сказал господин Чареника, и лицо его из белого стало
зеленым, как заросший ряской пруд.
- Господин Нан, - продолжал Шаваш, - желает предъявить эти бумаги
государю. Он не понимает, каким образом на них могла оказаться
