жутким сном. Вот сейчас господин Нан разбудит его и все
уладит, стоит только открыть глаза.
Государь открыл глаза. На краю лужайки стоял Нан, одетый отчего-то в
полосатую куртку слуги первого министра. Нан совершил восьмичленный поклон
и сказал:
- Господин Харрада! Ваш отец узнал, что сегодня ночью вы
познакомились с двумя молодыми людьми. Полагаю, это они? У того, в зеленом
кафтане, на подкладке должна быть метка: желто-серый трилистник.
Кто-то задрал полу: метка, действительно, была.
- Ваш отец требует этих людей к себе.
Харрада глядел, набычась. Он был пьян и не помнил этого человека
среди доверенных лиц отца.
- А зачем они отцу?
- Не знаю, господин, - ответил Нан, - думаю, ни за чем хорошим.
Начался спор: отпускать негодяев или не отпускать? Расак, юноша
рассудительный, тихонько говорил Харраде о гневе отца. Пленников отвели в
беседку. Время шло. Руки Нана были холодны от пота. Доселе им не
встретилось ни одного знакомого. И, самое нехорошее, - переодеваясь
полчаса назад в кафтан кстати подвернувшегося слуги, Нан заметил, что то
ли обронил свой рогатый нож с лазером, то ли утопил.
Наконец пленников свели к пристани. У пристани стояла лодка: из нее
выбирался человек в синем с золотом платье. Нан побледнел.
- О, - сказал Расак, - господин министр сам изволил...
Первый министр дико глянул: он мгновенно узнал и Нана и государя.
- Убейте их, - закричал он.
В ту же секунду Нан прыгнул с обрыва тропинки, и кинжал,
позаимствованный им у слуги вместе с платьем, оказался у горла первого
министра. Ишнайя только заводил ошарашенные глаза.
- Эй, как тебя - Харрада! - закричал Нан. - Эти двое - мои товарищи!
Я честный вор и не люблю резать людей, но я убью даже государя, не то что
этого сморчка, если ты тронешь моих друзей.
Харрада дал знак отпустить обоих юношей. Все четверо забрались в в
лодку. Нан крикнул, что оставит Ишнайю на том берегу, и потребовал, чтобы
гости побросали в лодку кое-какое золотишко. Все поразились нахальству
вора.
Ишнайя обмяк в руках Нана. Это был человек тучный, заплывший жиром:
нож под горлом мешал ему говорить. Киссур, ни слова ни говоря, схватил
весла, лодка помчалась стрелой. Варназд истерически всхлипывал. Лодка
подошла к северному углу дворца. Нан закричал, чтобы открыли ворота.
Киссур сложил весла, насмешливо поклонился и кинулся в воду. Государь
всплеснул руками и потерял сознание.
Белая бахрома рассвета уже оторочила черное покрывало ночи: человек,
которого мать называла Киссур, вылез на берег в том же месте, где и первый
раз. Он дошел до старого тополя и позвал снова:
- Господин Даттам!
Тишина.
- Господин Даттам! - сказал Киссур. - Если ты боишься меня испугать,
то мне уже приходилось драться с покойниками. А если ты боишься, что я
буду мстить за отца, - ты не думай, я знаю, что не ты его убил, а чиновник
по имени Арфарра и заморский купец по имени Клайд Ванвейлен. Но я знаю,
что там не обошлось без магии, и что это, наверное, была магия храма.
- Даттам! - продолжал Киссур. Я сегодня молился государю Иршахчану,
чтобы он дал мне возможность поговорить с государем Варназдом и рассказать
то, что я думаю про этих заморских торговцев. Но я вижу, что истинные боги
нынче ничего не могут поделать. Даттам! Я готов продать душу тебе и
Шакунику - помоги мне отомстить за отца! Я клянусь - я разыщу человека по
имени Клайд Ванвейлен, даже если мне придется ради этого залезть под землю
или на небо!
Но человек, или нечеловек в зеленом паллии, затканном золотыми
ветвями и пчелами, либо не слышал
