Книгу каждую
травинку на земле и каждую звезду на небе.
И тут же, без предупреждение, у Шаваша заболела голова.
Он закрыл глаза и даже пискнул. Когда он открыл глаза, к нему, по
пятицветной дорожке, важно шествовала фея. Белая запашная юбка так и
колышется, концы широкого пояса трепещут за спиной, как крылья, рукава
кофточки вышиты цветами и листьями, ресницы летят, как росчерк пера над
указом дивных синих глаз, в черных волосах наколка - лак с серебром.
Дешевенькая наколка.
Фея подошла и строгим голосом спросила, какие ему записать книги.
Шаваш, опустив глаза, сказал, что ему нужна "Повесть о Ласточке и Щегле".
- Сударь, - серьезно возразила девушка, - за "Повестью о Ласточке и
Щегле" нет нужды ходить в Небесную Книгу, ее можно купить у любого
лоточника на рынке.
Тут она покраснела, ахнула и сказала:
- Как вам не стыдно, сударь! Я, конечно, понимаю, молодым девушкам
подобает сидеть взаперти. Но дед мой болен и слеп, если я не буду ему
помогать, его лишат должности. Он вот уже сорок лет смотрит за Небесной
Книгой; а сюда, сударь, ходят серьезные юноши, и никто из них не просит у
девушки "Повести о Ласточке и Щегле".
Повернулась и убежала. Резные рукава вспорхнули, легкие, как крылья
бабочки. А ведь нынче немодно, чтобы рукава были легкие. Модно зашивать в
рукав тяжелого "золотого государя", чтобы он просвечивал сквозь кружева на
женской ручке.
Шаваш раскрыл рот, внизу живота словно заломило. "Это кто ж у тебя
дед-то, - подумал он, - это что же у тебя дед за дурак, чтоб держать такую
красоту без занавесей и циновок!" И тут же почему-то подумал, что уж свою
жену никуда пускать не будет, сказано, береги добро от воров и чиновников,
если хочешь, чтобы не украли.
Три дня государь бродил по рынку и Нижнему Городу вместе с Наном и
Ханалаем, и никто пока об этих прогулках не знал: во всяком случае, никто
из людей первого министра, господина Ишнайи.
Ишнайе было уже за шестьдесят. Звезда его взошла еще при государыне
Касии. В начале царствования государыня сильно ополчилась на "твое" и
"мое", отчасти потому, что другой претендент на престол, экзарх Харсома,
совсем распродал свою провинцию, Нижний Варнарайн, стяжателям, а про
чиновников говаривал: "Когда берут корзинкой или сундучком - это, друг
мой, взятка, а когда берут баржами и амбарами - это уже торговля". После
смерти преступника Харсомы в провинции началось непристойное
замешательство. Собрались пятеро крупнейших казнокрадов, позвали сотню
казнокрадов поменьше и объявились, совместно, регентами его сына.
Много гнусного могло из этого выйти, если бы не безграничная
преданность чиновника по имени Арфарра - имя это еще не раз встретится в
нашем повествовании. При этом-то Арфарре, ставшем араваном провинции, и
начинал господин Ишнайя, нынешний первый министр. Был он в ту пору
совершенно неподкупен и прям, выдвинулся очень скоро. Араван Арфарра
испытывал в чиновниках большой недостаток. Дошло до того, что многим
резали уши, сажали в колодки и оставляли в управе - а то вести дела было
некому. Сгубила Ишнайю страсть к алхимии и колдовству. Проведав о ней,
главный монах-шакуник, некто Даттам, который даже Арфарре был не по зубам,
велел зарыть в болоте сундучки с золотыми слитками, а колдуна научил, как
себя вести с Ишнайей.
Ишнайя отрыл сундучки; пришли преданные Даттаму чиновники, учинили
золоту опись; номера на слитках были казенные. Ишнайя покорился и быстро
пошел в гору. Грехопадения своего, однако, не забыл, и лет через десять,
когда государыня Касия расправлялась с сообщниками сына,