кукольных представлений о которых никто не ставил. Шаваш хотел посмотреть
все, что имеется в главном архиве ойкумены о желтых монастырях.
Шаваш был из числа тех, кто рассылает циркуляры, а не тех, кто читает
книги, - в Небесной Книге он никогда не был, и вблизи огромный ее купол,
вздымающийся из каменной площади, сплошь покрытой письменами, произвел на
него известное впечатление. Место это было историческое, про него
рассказывали массу историй. С правой стороны стоял храм, где хранилась
Книга Судьбы, и однажды поймали там бесенка, который за взятку вздумал
выскоблить в ней пару строчек; а с залой левого книгохранилища случилась
еще более скверная история. Бесы пристали к тамошнему смотрителю с
просьбой, чтобы он позволил справить им в зале свадьбу; тот, за мзду,
согласился. Бесы справили свадьбу, а наутро все буквы в книгах левого
книгохранилища перевернулись задом наперед.
Не желая привлекать чьего-либо внимания, Шаваш выхлопотал себе
пропуск с красной полосой, позволявший лично ходить меж полок, и к полудню
он умучился и заблудился, а, обнаружив, что в этом книжном месте и
поесть-то прилично негде, и вовсе стал кусать губы от злости. Редкие
книгочеи с испачканными чернилами пальцами с недоумением проходили мимо
изящного молодого чиновника, с наглым выражением лица и в бархатном плаще
с аметистовой застежкой, - явно из того новейшего поколения, что охотится
за деньгами, девицами, и государственной казной, - который растерянно
сидел на полу в окружении пыльных фолиантов, и выглядел неуместно, как
роза на капустной грядке.
Наконец Шаваш уселся у окошка с видом на каменные плиты и злополучное
левое книгохранилище, и принялся просматривать разные упоминания о желтых
монастырях. Гм, желтые храмы, числом тринадцать штук, очень древние,
старейший из существующих - в провинции Инисса, еще до ее присоединения к
империи... Монахи возделывают свои поля, не потребляют мяса и орехов,
живут в отдалении от властей и не пускают оных за стены, почитают бога по
имени Ир, каковой бог изображений не имеет, но иногда рождается в том или
ином монастыре, после чего вселяется в какого-нибудь монаха, отчего монах
приобретает способность исцелять болезни и повышать урожай. Так! Значит,
изобразить его нельзя, а родиться ему можно... Знаем мы, откуда такие
боги, и как возрастает урожай... Чиновники в этот год завышают цифры из
уважения к традиции, вот он и возрастает... Деревенский какой-то бог,
обветшалый, пахнет от него шаманством, нарушением законов о
несуществовании колдовства и временами, когда не было государства,
немудрено, что монастыри почти опустели, в иных едва два-три монаха, -
отчего же в Харайнском монастыре их двадцать?
"Был уже такой случай с храмом Шакуника", - плакал тогда Бахадн, - но
случай как раз был совсем другой. Был гигантский банк шакуников, кожаные
их деньги, миллионы акров земли, копи, заводы и мастерские, шакуники
притязали на всемогущество и ошивались при дворе, лягушек, может, в платье
государыне и не зашивали, а заговор - был. А эти что? Тринадцать
монастырей, затерянных по болотам, да и из этих монастырей, только один,
кажется, примечателен. Шакуники сами объявляли себя колдунами, а эти
прячутся, как землеройка в траве, не случись того дурацкого убийства, и не
заметишь...
Шаваш зажмурился. Перед глазами его предстали тысячелетние стены
тридцати семи желтых монастырей, стены, за которыми кончалась юрисдикция
государства и власть государя; государя, от взгляда которого расцветают
золотые деревья, государя, повелевшего занести в Небесную
