он с Киссуром
и Ашаданом выехал на поросшую рыжими цветами полянку. Киссур, отъехав в
другой конец полянки, разглядывал мох на дереве, видимо, гадал.
В этот миг на полянку выскочил медвежонок и, ошалев, полетел вверх по
дереву.
- Не надо, - сказал Киссур брату, - это дурной знак.
Но Ашидан уже натянул лук и выстрелил: медвежонок отцепился от дерева и
упал. Ашидан спрыгнул с седла и побежал к медвежонку. В этот миг кусты
раздвинулись, раздался рев, и на полянку вывалилась огромная, черная с бурым
медведица.
- Ашидан! - заорал Бемиш.
Ашидан обернулся. Медведица поднялась на задние лапы, а юноша стоял
перед ней, растерянный, с обломком стрелы, вытащенным из ее сына.
Бемиш выхватил пистолет. Но раньше, чем он успел поднять руку, Киссур
скатился с мечом с седла и поднырнул медведице под брюхо. Ашидан, взвизгнув,
отскочил в сторону. Бемиш выстрелил. Медведица грузно взмахнула лапами в
воздухе и обрушилась на Киссура. Дернулась и застыла, словно куча сваленного
с самосвала торфа.
Бемиш и Ашидан бросились к медведице.
- Киссур, ты жив?
Никакого ответа.
Бемиш подбежал и стал дергать медведицу за ухо. В эту секунду груда
мертвого, казалось бы, мяса, зашевелилась, и из-под нее выпростался Киссур.
- Черт, - оскалился он, - меч...
Но и меч, когда медведицу перевернули, оказался цел, - он вошел ей в
брюхо чуть не по самую крестовину. Осмотрели морду: пуля пришлась медведице
прямо в глаз.
Да, охота была славная; даже Сушеный Финик, который не умел улыбаться,
визжал и ухал, а потом сел к костру у колен Киссура и запел те свои песни,
которые Бемиш столько раз слышал с магнитофончиков в рабочих бараках, что
уже научился любить.
Обратно ехали, когда уже вечерело. Кони шли по тропинке двое в ряд,
черная жирная земля осыпалась под их копытами, справа темной стеной вставал
лесной склон, слева лохматое солнце садилось за далекие горы, покрытые
сверкающим снегом, словно торт белой глазурью. Птицы вспархивали из-под
копыт, жизнь была дивно хороша. "Господи, какой отель можно здесь
построить", - мелькнуло у Бемиша в голове, - он был человек практичный,
всегда искал, как приспособить природу к деньгам.
Ашидан, после случая с медвежонком, погрустнел, и теперь как-то так
получилось, что Киссур со свитой поскакали вперед, а Бемиш отстал и ехал
рядом с Ашиданом. Тот был бледен, - то ли от травки, которую возделывали
крестьяне на здешнем поле, то ли от Кембриджа. Бемиш наклонился к Ашидану и
негромко спросил:
- Киссур знает, что вы - наркоман?
- Я не наркоман, мне просто интересно! Я в любую минуту могу
прекратить.
Бемиш, помимо воли, хмыкнул. Юноша вздрогнул. Потом вдруг оборотил
серые глаза к землянину. Зрачки их были неестественно сужены.
- Это не моя, это ваша вина, - сказал он, - семь лет назад из этого
замка правили Варнарайном, а теперь это дыра, потому что рядом нет
восьмиполосного шоссе! Вы прогнали наших богов, а что вы нам дали взамен?
Банку с пепси-колой?
Ашидан схватил землянина за руку.
- Эта трава здесь росла всегда! Ее ели, чтобы говорить с богами! Вы
даже разговоры с богами объявили уголовным преступлением!
- Бросьте, Ашидан! Вы не говорите ни с богом, ни с чертом, вы жрете эту
траву для собственного удовольствия и боитесь Киссура, потому что он вас за
эту траву запихнет в клинику для наркоманов или просто посадит на цепь.
- Я боюсь меча, который он с собой взял, - сказал Ашидан. - Я видел
этот меч в руках Ханалая, а души убитых после смерти уходят в их мечи.
Ханалай был тот самый мятежник, который семь лет
