1

***

        Человек, которого привезли в «гелендевагене», открыл глаза около четырех вечера. Это был щуплый паренек в грязном камуфляже, но на солдата он мало походил. Вопервых, он был явно старше – ему было лет двадцать семь – двадцать восемь, и узкие руки его с длинными пальцами казались скорее руками пианиста, нежели бойца. У человека были серые глаза и темнорусые волосы, и в лице его была та округлая мягкость, которая часто бывает у детей высокопоставленных родителей, ответственно подходящих к жизни, но не видавших особых проблем.

        Подвал, где лежал пленник, был маленькой грязной клетью с низким потолком и нестерпимой вонью от ямы для испражнений, выкопанной в правом углу. По четырем сторонам подвала были настелены доски, слишком короткие, чтобы можно было лежать на них, не подгибая ноги, и слишком узкие, чтобы поместиться на них с согнутыми ногами, и через узкое окошко в подвал свешивалось несколько золотых прядей солнца.

        Посреди подвала в бетон был впаян кусок рельса, а в рельс были вварены четыре цепи. Цепи были такие короткие, что человек, сидящий в дальнем от ямы углу, не мог добраться до ямы, и поэтому, кроме ямы, в подвале было еще и ведро. По ведру было видно, что в этом подвале насчет пленников все продумано, как у хорошей хозяйки подвал продуман насчет солений.

        Сероглазый пленник был не один: в подвале были еще трое.

        – Владислав, – сказал русский.

        – Гамзат, – сказал один из пленников.

        – ГазиМагомед, – сказал другой.

        Третий старожил ничего не сказал: он лежал на досках лицом вверх, и на лице его копошились мухи.

        Гамзату было лет двадцать пять: он был строен и худощав, с поразительно большими черными глазами и маленьким треугольным подбородком, поросшим черной щетинкой. Если бы не этот неудачной формы подбородок, он бы походил на ангела. ГазиМагомед был старше лет на восемь; это был тучный черноволосый мужчина с глуповатым наждачносерым лицом. Владислав подумал, что эти двое – сидят здесь недавно: борода у них еще не успела вырасти, а ГазиМагомед не успел отощать.

        – Вы чеченцы? – спросил Владислав.

        – Нет, – ответил Гамзат, – мы рутульцы. Разве чечен чечена украдет? За это разбираться будут. Это вот за него разбираться не будут. – И Гамзат кивнул на человека, которого подъедали мухи.

        – Что это с ним? – спросил Владислав.

        – Собака поела, – ответил Гамзат.

        А ГазиМагомед пояснил:

        – Они его вытащили и говорят: «Трахнешь собаку, отпустим». Ну, он ее и трахнул. На глазах у всех. А у нее течка была, ну и чтото там у нее внутри заклинило. Они сцепились, а расцепиться не могут. Солдат орет, собака его жрет, чечены хохочут. Ты, если они тебе собаку велят трахнуть, не делай этого. Все равно не отпустят.

        Владислав зажмурился, а когда он открыл глаза, медная полоска от солнца на полу исчезла, и вместо полоски в подвале поблескивали только цепи.

        – Он русский? – спросил Владислав, глядя на человека, закусанного собакой.

        – Русский, – подтвердил Гамзат. А ГазиМагомед прибавил:

        – Разве такое с рутульцем сделают? Или с лезгином? Или с аварцем? Если такое с рутульцем сделают, за это весь род мстить будет. А за русского кто будет мстить?

          ***

        Сероглазого Владислава достали из подвала к вечеру. Село справляло поминки, и ему велели убрать тела двух русских солдат, застреленных во время поминок.

        Во дворе трещали автоматные выстрелы, и в дымящихся котлах с мясом можно было сварить человека. То, что осталось от русских, велели отнести собакам.

        Когда пленник сделал свою работу, один из чеченцев подтолкнул его тычком автомата:

        – Туда.

        Под навесом стоял БТР, и на броне сидел курчавый бородатый Арзо. Русского швырнули