Я думал, это для Китая. Для Синьцзяна. Там был один мужик, который говорил по-китайски. Но переговоры вел Халид.
– И ты его не узнал?
– А ты б узнал? Седой, и морда другая. Да в натуре считал, что участвую в спецоперации.
– По китайцам?
– Это они должны были проверять, китайцы они или нет! Да? Если в деле ФСБ, то кто должен проверять китайца?
– Да, – сказал Травкин, – Синьцзян, говоришь? Я на все, что вы ему продали, готов освободить Синьцзян и еще Цзяннань в придачу, а не то что какой-то сраный нефтезавод раздолбать. И сколько ты заработал?
– Ничего. Все забрал себе Коля Морозов. Начальник особого отдела дивизии. Сказал, для старших. Мол, это санкционированная операция. Типа, больно жирный Китай стал, и есть молчаливое одобрение на поощрение китайского сепаратизма.
Покемон внезапно подскочил, прямо со стулом.
– Блин, Никита, ты представляешь? Я принес ему тему, я развел военных, а он сказал, что это спецоперация, и забрал все бабки! Сказал – наверх.
– А потом ваш общий друг свел знакомство с зампотехом Шлыковым и пилил бабки уже без вас?
– Он не только с ним пилил бабки.
– Ты полагаешь, Рыдник был в доле?
– Откуда я знаю! Я только знаю, что стрелял в меня он. Позвонил и сказал, чтобы я немедленно приезжал на совещание, которого не созывал. А когда машина выехала, в нее влепили ПТУРом.
– Но тебя в машине не было.
Костя Покемон кивнул.
– Потому что два дня назад ты почти таким же способом отправил на тот свет подполковника Усольцева. И почуял вонь.
Бандит насупился.
– Послушай, Никита, у меня есть предложение.
– Предложение? – переспросил Яковенко.
Костя Покемон блеснул на него бешеными глазами:
– Слушай, ты, москвич, не лезь. Это Кесарев.
– Я могу уйти, – сказал Яковенко.
Травкин промолчал.
– Ты поцапался с Рыдником, – сказал Костя Покемон, – кончится операция, и кому-то из вас не жить. Тебе нужен компромат на Рыдника, и я могу его дать.
– И что взамен?
– Ты покупаешь мой бизнес. Здесь. Сейчас. Крабовая флотилия, Никита. Лучшее, что осталось от «Дальморя». И всего за пять миллионов долларов. Можно в рассрочку. Это копейки, Никита. Ты можешь завтра же перепродать ее на порядок дороже.
– А потом Рыдник ее отберет?
– Рыдник ее не отберет, если я дам тебе показания про Халида. Рыдник даже пальцем ее не тронет. Послушай, я понимаю, что я влип. Если я выйду на улицу, я сяду. А если я сяду, меня убьют. Никому не надо, чтобы я на суде рассказывал про этот долбаный грузовик. Ты переводишь мне деньги на счет, который я назову. И помогаешь мне выбраться из страны. А взамен я отдаю тебе мой бизнес и показания, которые его защитят.
Яковенко внимательно посмотрел на своего друга и, рассудив, что он здесь лишний, вышел на воздух.
От морозного воздуха резко посветлело в голове, и отраженное настом солнце брызнуло в глаза бликами тысяч оптических прицелов.
Дети все так же играли в простреленном автобусе.
Дверь травкинского дома отворилась, и на крыльце показалась тоненькая фигурка в джинсах и слишком большой куртке.
Куртка принадлежала самому Яковенко, он вчера отдал куртку ей, когда вытаскивал из автобуса, а она царапалась и кричала, что хочет обратно, и Травкин закатил ей пощечину, потому что иначе ее бы точно забрала прокуратура, – и тогда она затихла, свернулась где-то на дне куртки и поскуливала оттуда, как щеночек с отдавленной лапой.
Теперь она стояла на крыльце и глядела на детей, играющих в террористов и спецназ. Такой взгляд Яковенко видел у чеченок, приходивших за своими мужьями к воротам Ханкалы. Он хотел что-то сказать, но слова застряли где-то между языком и зубами. Почему-то ему было гораздо легче убить человека, чем заговорить с этой женщиной. Ее вопрос застал майора врасплох:
– Неужели вы не можете
