трубку и сказал, ни на кого особенно не глядя:
– Хасаев требует, чтобы через полчаса я был у второй проходной. Еще он требует врача.
– Вы не должны, – тревожно, по-суфлерски начал один из замов Рыдника.
Генерал повернулся к нему и процедил:
– Я не должен ставить под угрозу жизнь заложников. Я должен идти навстречу любым их требованиям, которые не угрожают целостности России. Встреча Халида со мной целостности России не угрожает.
Мерзкий запах гари стоял даже в комнате, и Яковенко чудилось, что к нему примешан чад его сгоревших товарищей. «А он храбрый человек, – подумал Яковенко, – трус бы не поехал сейчас никуда. Даже к своему хозяину».
Генерал Плотников поднял глаза на окружающих.
– Сделайте же что-нибудь! – сорвался на крик генерал. – Я должен доложить в Кремль!
Глава тринадцатая,
в которой оказывается, что Халид Хасаев недаром учился в нефтехимическом институте
Генеральный директор Кесаревского НПЗ Сергей Карневич, серый от голода и страха, стоял в железных воротах трехэтажного здания с наполовину обрушенной кровлей. Боевики гнали заложников, построив их по трое в ряд. Справа от Карневича стоял Данила Баров, левой рукой Сергей сжимал тонкие пальцы Милы.
– Чего стал, собака! Шагай!
Карневич шагнул – и понял, что внутри пахнет смертью. Это было здание старой заводской ТЭЦ, одно из первых, построенное еще в середине прошлого века. Десять лет назад на ТЭЦ случился пожар. Пьяный ремонтник, лихо орудуя гаечным ключом, свинтил заглушку с маслопровода высокого давления. Струя раскаленного масла ударила в потолок, рабочий выронил ключ, тот стукнулся о железные плиты пола и выбил искру. Через мгновение струя масла превратилась в фонтан бьющего вверх пламени.
Один из генераторных залов сгорел весь, от фундамента до кровли. Другой уцелел и даже еще отработал две пятилетки. В прошлом году ТЭЦ остановили, генераторы вывезли из зала и бросили тут же, в снегу у ограды. Здание еще не успело развалиться полностью, одно время его отдали под гаражи – гнездо вечно пьяных механиков, развороченных карбюраторов, выпотрошенных дизелей и старых, обтрепанных бензовозов с желтой полосой на боку и надписью «Кесаревнефтепродукт».
Теперь, ругаясь и торопясь, чеченцы загоняли в это здание заложников. Они явно нервничали, то и дело звучали короткие очереди, и, казалось, в воздухе пахло отчаянием и страхом.
– Внутрь! Кому говорю, внутрь!
Два одиночных выстрела. Чей-то крик.
Внутри было просторно – куда просторней, чем в заводоуправлении, и гораздо холодней. Боевики в камуфляже стояли везде – на железных лестницах, на балюстраде, опоясывающей второй уровень, направив дула автоматов почти вертикально вниз. На стене лицом к Мекке висел огромный портрет Ленина, вышитый на алом бархате, и фанерный лозунг под ним сообщал: «Да здравствует СССР – братская семья народов!»
Братская семья давно хлесталась из автоматов, но фанерному щиту до этого не было дела. Империя развалилась, а лозунг уцелел.
Пространство бывшего машинного зала было так велико, что Карневич даже не понял, как они собираются контролировать заложников.
– В середину! Все в центр!
Автоматная очередь гулко ударила по стенам и нервам. Через десять минут заложники сбились в кучу на месте вырванного с мясом генератора. Карневич оглядывался в поисках Хасаева. Но лидера боевиков нигде не было видно.
Серые цементные колонны переходили в крышу на высоте третьего этажа, и между заложниками и крышей на отметке второго уровня стояли чеченцы. В воздухе метались перепуганные голуби – теплая заброшенная ТЭЦ была их любимым убежищем.
– Сесть! Всем сесть! Ну!
Холод бетонного пола пробирал до костей. Карневич внезапно вспомнил слова Барова о том, что Хасаев до сих пор вел себя очень рационально.