на создании и управлении от имени клиента сложными офшорными холдингами и группами легальных, но непрозрачных компаний, из его носа еще шла кровь, но голос его звучал так спокойно, будто он проводил заседание совета директоров.
– Стив? Это Баров. У меня просьба. Мне нужны деньги. Сегодня к вечеру я пришлю реквизиты получающей стороны. Ты должен перевести деньги немедленно, как только получишь реквизиты, и не ставя никого в известность.
Голос Стивена Уотерхэма отозвался как ни в чем не бывало:
– Сколько?
– Двести миллионов долларов. Если у нас на счетах столько нет, продай какие-нибудь бумаги. Лучше не русские. Я склонен предполагать, что русские бумаги за последние два дня сильно подешевели.
В трубке на мгновение замолчали.
– Данила, – осторожно сказал Уотерхэм, – а ты ведь сейчас на тихоокеанском побережье России? Где происходят эти ужасные события?
– Да. В Лондоне, как всегда, хорошо осведомлены.
– Это на первых полосах всех газет.
– Я не читал газет последние два дня.
Опять секундная задержка. Баров был уверен, что Стив не спросит его какую-нибудь глупость о принуждении и упирающемся в затылок дуле автомата. Стив был одним из лучших финансистов, которых Баров когда-либо видел. Если бы он мог выбирать, кого с собой взять в Кесарев, Баров взял бы этого странного англичанина.
– Данила, ты уверен, что… российское правительство не прослушивает этот телефон?
– Стив, по ряду причин я полагаю, что российское правительство никогда не поднимет вопроса об этих деньгах и будет страшно опечалено, если его поднимешь ты.
– Ясно, – сказал Стив. – Ты снял камень с моей души, Данила.
Баров слегка шепелявил. Разбитые губы уже не болели, но, когда Баров говорил, язык задевал за сколы зубов.
– Стив, это самая лучшая сделка в моей жизни.
– Да?
– Если сделка не сорвется, это будет по сто долларов за каждую человеческую жизнь. Если бы ты мог заплатить столько же за каждого, кто умер одиннадцатого сентября, у тебя ушло бы миллион сто тысяч. Страховые компании лопнули бы от зависти, если б о ней узнали.
* * *
Новая встреча Халида и Рыдника состоялась на той же самой проходной. Вечерело. Ветер бил в спину Рыднику и в лицо чеченским боевикам, кутавшимся в зимний камуфляж поверх бронежилетов. За спиной Рыдника в трехстах метрах начиналось кольцо зябнущего оцепления, и заводские установки вставали неясными кубиками мрака на фоне низких, подсвеченных осветительными ракетами облаков.
Вместе с Халидом были еще двое: Маирбек и Висхан. У Рыдника был только водитель.
– Наши условия следующие, – сказал Халид, – как только деньги будут переведены, половина заложников вместе с моими людьми отправится на пятый терминал. К этому времени туда подойдет яхта Данилы Барова. Вам понадобится погрузить на яхту продовольствие и воду. За погрузкой должны наблюдать журналисты. CNN и «Аль-Джазира» почти постоянно находятся в прямом эфире с репортажами из Кесарева. Я хочу видеть в прямом эфире, как грузится яхта, и хочу видеть, что ее загружают водой, а не десантниками.
Яхта все время должна оставаться в поле зрения телекамер, однако после конца погрузки никто не должен приближаться к терминалу ближе чем на сто метров. Никто не должен пытаться поставить на яхту всякие умные штучки, вы все равно не сможете сделать это без ведома капитана, а капитан иностранец и быстро вас сдаст. Если яхту попытаются задержать, те, кто останется, уничтожат завод и заложников. Если мы покинем территориальные воды России и убедимся, что нас не преследуют, завод оставит вторая группа.
– Каким образом?
– Мы сообщим об этом, покинув терводы.
Это был прежний, самоуверенный Халид, которого Рыдник так хорошо знал. Человек, который забивал стрелки любому коммерсанту и брал заложников
