187

улетели в Цюрих; рабочий день Дениса начинался в девять и оканчивался в пять утра. Остальное уходило на личную жизнь.

        В номере было темно и пусто, и едва уловимо пахло Настей, – не ее духами, – она ничем, кроме дезодорантов, не пользовалась, а ей самой, – тем неопределимым, но определяющим все ароматом, или скорее даже образом аромата, который и составляет основу влечения мужчины и женщины. Денис почти всегда по этому аромату чувствовал, как давно Настя ушла из комнаты; аромат был совсем свежий. Денис некоторое время стоял в темноте, растерянно сжимая в кармане пальто небольшую коробочку с длинными сверкающими сережками. Потом сел на кровать, чтобы раздеться, прилег на минуту – и заснул.

        Проснулся Денис спустя полчаса, вспотев в неудобном уличном пальто и тяжелой обуви. Он не сразу вспомнил, где он и какая следующая встреча; вспомнив же, со вздохом скинул пальто и набрал настин мобильный. Тот был выключен.

        Денис зевнул, протер глаза и отправился искать Настю.

        В зимнем саду на третьем этаже было темно: только горел огонь в камине, да на фоне черного пуленепробиваемого стекла вырисовывалась коротко стриженая женская головка.

        – Майя Аркадьевна, – позвал Денис, – вы не видели Настю?

        Майя не отозвалась. Денис включил свет. Майя сидела в кресле, а на коленях у нее свернулся пушистый котенок. Майя недовольно моргнула, Денис выключил свет и сел рядом.

        – Джек подарил, – сказала Майя в полутьме, показывая на котенка. – Он сделал мне предложение.

        Внук американского сенатора Джек Галлахер вел себя безупречно. Он провел полдня в больнице, и ушел оттуда с диагнозом сотрясение мозга средней тяжести и закрытый перелом правой руки. Это был диагноз, который привел бы любого знакомого Денису американца в состояние исступленного сутяжничества. Не то Галлахер. Между ним и Денисом состоялся очень тяжелый разговор, после которого Джек сказал, что не будет жаловаться в милицию. «Нам, как Ахтарскому металлургическому комбинату, было бы гораздо приятней, если бы вы подали заявление на Бельского», – сказал Денис. «А мне неприятно, что в этом заявлении будет фигурировать имя моей будущей жены», – отрезал американец.

        – Я вам не рассказывала, что тогда было, ночью? – спросила Майя. Денис промолчал.

        – Степан бил Джека один. Совсем один, – сказала Майя. – Охрана стояла и не вмешивалась. А Джек ничего не мог поделать. А он ведь должен быть сильнее Степана.

        С точки зрения Дениса, невелика была доблесть – матерому бандиту навешать по морде молодому сопернику, хотя бы и повыше и потяжелее. А что охрана не вмешивалась, так потому и не вмешивалась, что надобности не было.

        – А потом я швырнула в Степана снимками, – сказала Майя, – которые вы мне прислали.

        – Какие снимки?

        – Степан с проститутками. Совсем недавние. Денис помолчал.

        – Майка, у меня нет технических возможностей снять Степана Бельского на пленку. Снимали те, кто развлекались рядом. Сказать тебе честно – мне совсем не хотелось, чтобы ты ссорилась со Степаном.

        – Почему?

        – Потому что я отвечаю за безопасность Славки. И пока ты была рядом с Бельским, он бы не стал стрелять в Славку. Даже по просьбе Цоя. Он бы сказал, что бизнес сначала, а женщина потом, но он бы не стал стрелять в Славку. И Цой это понимал. У него было ядерное оружие, а применить его он не мог.

        – Он не имел права, – сказал Майя, – он не имел права жить со мной, а спать с какимито тварями. А меня он был готов убить за то, что я сижу с Джеком в ресторане.

        В гостиной повисла тишина. Что Денис мог сказать? Что эта была часть культуры таких людей, как Бельский? Что для них это было естественно, это даже не было изменой? Любовницу – нет, любовницу Бельский бы