а деньги в войне самое главное.
У Цоя было много владений – но почти все они были уязвимы и обременены исками прежних разъяренных хозяев. У Извольского был всего один комбинат, но Сляб врос в этот комбинат, как врастает в пустынную землю низенький саксаул с длинным корнем, и любая попытка отнять у Сляба АМК слишком уж попахивала беспределом. Это вам не лежалый разрез банкротить.
Как только война разгорелась, к Извольскому со всех сторон потянулись ходоки: все те, кого Цой когда то унизил, растоптал или вовсе объявил в розыск.
И все чаще и чаще, выслушав чью то душещипательную историю, Извольский задумывался о том, что – пристрели кто нибудь Цоя, и никто не подумает на Извольского. Слишком много у Альбиноса врагов.
Но странное дело. Чем больше этих людей проходило через кабинет Извольского – тем яснее Извольский понимал, что никого из них нельзя взять в союзники. У всех был какой то изъян. Одни были глупы, другие не по чину вороваты. Третьи безнадежно отстали от времени, четвертые были лгуны, хвастуны и задиры. Едва приходя в кабинет Извольского, они вели себя не как просители, а как равные: один красный директор, явившийся к Слябу с опозданием на час и значком героя Соцтруда на лацкане, с ходу предложил молодому человеку разделить империю Цоя напополам. Орудием, избранным им для завоевания империи, служил депутатский запрос в Законодательное собрание Хабаровского края.
– Вот увидите, – сказал директор, около трех лет назад выжитый с убитого им предприятия, – это будет скандал века! Это прочтут по всей России! Нет, во всем мире!
Другие были люди настолько испорченные, что репутация их была еще хуже репутации Цоя, и Извольский не мог поручиться, что его не сдадут Альбиносу с потрохами, почуяв самомалейшую выгоду.
Как волк задирает больную овцу, как тигр хватает самого медленного оленя – так и Альбинос безошибочно выбирал себе только те жертвы, которые вблизи не будили сочувствия. Одни были слишком наглы, другие слишком беспомощны, третьи были такие подлецы, что все про себя думали: «и поделом».
Все чаще и чаще Вячеслав Извольский вглядывался в собственное отражение в безупречно полированной поверхности стола: какой тайный изъян разглядел в нем Константин Цой? Или охотник Альбинос наконец зарвался, и собственная гордыня теперь погубит Альбиноса, как до этого губила его жертв?
Часть третья
Мир есть форма бесконечной разводки
Игорь Малашенко
Глава седьмая
в которой попытка захвата Павлогорского ГОКа кончается самым неожиданным образом.
Было девятнадцатое октября. Цой и Бельский сидели на веранде одного из престижных московских ресторанов. Из за холодов открытая летом веранда была забрана полиэтиленовой пленкой в два слоя; по ту сторону пленки голубело небо, да рабочие в оранжевых робах убирали из палисадника кадки с выставленными на лето деревьями.
Это была редкая для обоих неделовая встреча:
Степан в последнее время всюду бывал с Майей, а Майя не очень любила Цоя. Разговор шел о МиГе, – переговоры о программе «МиГ Еврофайтер» продолжались на редкость успешно, и большим помощником в них оказался Фаттах: молодой, европейски образованный, с прекрасным знанием языков. Степана огорчало только одно: что по мере того, как МиГ 1 48 «Сапсан» превращался в «Цезарь ЗА», участие очаковского лидера в нем неизбежно сходило на нет.
– Фаттах молодец, – сказал Цой. – Но немножко комплексует. Мальчик очень много сделал для холдинга, и ему хочется свободы. Он взял для меня Богоявленку, ты знаешь?
Степан кивнул.
– От Богоявленки сорок километров до Павлогорского ГОКа. Я зайду на ГОК через десять дней.
– И что?
