100

все было как нельзя лучше: он был обустроен в провинциальном великосветском стиле, с золочеными канделябрами над белыми столиками и очаровательными официантками в коротких сиреневых юбках. Горящие на столах свечи отражались в зеркальных стенах, вокруг них все тонуло в полумраке, в середине зала пылал огромный камин, и Настя чувствовала себя ужасно довольной: ее, как взрослую, привезли в большой красивый ресторан на большом черном джипе, и человек, сопровождавший ее, был самый главный человек в городе, и секьюрити при входе почтительно кланялись ему, а когда охранники Ахрозова прошли через металлоискатель, в их карманах зазвенело, но секьюрити не остановили их немедленно, а только несмело спросили:

        – Оружие есть?

        – Есть, но мы стрелять не будем, – пообещал Ахрозов, и Настя при этом ответе гордо вздернула головку. Она почувствовала, что все взгляды устремлены на нее.

        Ужин тоже был выше всяких похвал: Настя съела десяток устриц и толстуютолстую отбивную, и еще салат из гребешков, и даже стащила половинку бифштекса с тарелки Ахрозова. Она очень проголодалась.

        Они уже ели десерт, когда Настя заметила за соседним столиком компанию развязных парней в кожаных куртках. Настя толкнула Ахрозова под локоть и спросила:

        – А эти чего здесь делают?

        – Это их ресторан. Точнее, Мансура.

        – А почему мы тогда сюда пошли?

        Ахрозов слегка замялся, покраснел и ответил:

        – Это единственный приличный ресторан в городе.

        – А у завода свой ресторан есть?

        Ахрозов покраснел еще пуше и выдавил:

        – Да.

        – Тогда пошли туда, – сказала Настя. Ахрозов молчал.

        – Ну Сергей Изольдович, ну пожалуйста! – взмолилась Настя. – Ведь там у вас, наверное, девочки голые пляшут, да?

        В ресторане Ахрозова голые девочки не плясали. Они плавали в бассейне с прозрачными стенками.

        – Ну хорошо, – сказал Ахрозов, – только мне надо заехать переодеться.

        Апартаменты Ахрозова, которые многим окрестным крестьянам показались бы невероятно роскошными, для генерального директора были более чем скромны.

        Ахрозов жил даже не в «турецкой деревне», куда в гостевой дом определили Гришу, а просто в одноэтажном флигельке на территории бывшего партийного пансионата «Иволга». Номер был двухкомнатный, с маленькой прихожей, застланной порыжевшим ковром, с гостиной и большой спальней. К спальне был пристроен широкий солнечный балкон, а к гостиной – небольшая кухонька. Они прошли в кухню, – Чаю будешь? – спросил Ахрозов.

        Насте почемуто очень хотелось пить.

        – Да.

        Ахрозов захлопотал на кухне около чайника. Сквозь приотворенную дверь Настя видела его широкую спину, обтянутую черной фуфайкой, и сидящие мешком брюки. Директор делал все споро, похолостяцки, – через минуту белые с синим ободком чашки уже стояли на столе и тут же громоздились нарезанные горкой бутерброды с сыром. Из стенного шкафа была извлечена непочатая бутылка коньяка, а из холодильника – запотевшая баночка кокаколы.

        Ахрозов оборвал с бутылки пробку и налил коньяк в два стеклянных стакана, таких же, в которых в столовой подавали кисель и молоко.

        – Я не буду, – поспешно замотала головой Настя.

        Ахрозов не стал настаивать и выхлебал свой стакан сам, до половины.

        На кухне запел чайник, и тут же зачирикал мобильный телефон. Ахрозов, разговаривая, поднялся со стула. Через минуту он вернулся со свежезаваренным чайником. Поступь у Ахрозова была мягкая и тяжелая, как у мишки, который подходит к улью с медом. Мобильник пискнул было снова, но Ахрозов отключил его и кинул кудато на сервант.

        Чай был густой и прозрачнокоричневый, как раз такой, какой нравился Насте.

        – Сахару? – неловко спросил Ахрозов. Настя наморщила лобик.