этому обстоятельству.
– Ух ты какой класс! – сказал Бельский, входя, – ты смотри, Миш, у них даже фрукты на халяву! Да, на зарплату пилота так не проживешь.
– Вот… еще водка… – Джек наклонился, но не удержал равновесия и растянулся на медвежьей шкуре, брошенной на пол перед баром. Бельский отворил холодильник и достал водку. Джек, сидя на шкуре, скрутил с водки крышечку и хлебнул. Бельский взял у него из рук бутылку. Джек прислонил голову к бару и закрыл глаза. Через секунду Майя услышала его храп. Это было удивительно: никогда Майя не помнила, чтобы Джек храпел.
Бельский поставил бутылку на стол и повернулся к Майе. Свита его дематериализовалась в коридор. Майя вгляделась в глаза Бельского и, к ужасу своему, поняла, что тот практически трезв.
– Спокойной ночи, – сказал Бельский. И, прежде чем Майя успела ответить, дверь за ним захлопнулась. Майя подождала минуту, потом другую. Джек храпел на медвежьей шкуре. В дверь осторожно постучали.
Сердце Майи заплескалось в груди. Она рывком отворила дверь, но Бельского там не было. На пороге стоял очень коротко стриженый молодой парень в черной куртке.
– Степан Дмитриевич просил вам сказать, чтоб вы ничего не говорили о нем вашему спутнику, – сказал парень. – Степан Дмитриевич сказал, что ему было бы очень неприятно, если б сын американского сенатора узнал о его роли в финансировании авиаразработок.
И дверь снова захлопнулась.
Джек продрал глаза к половине первого. Он сидел в постели над утренним кофе, опухший и несчастный, когда в номер постучался портье.
– Господин Галлахер, – сказал он, – вы договаривались вчера о поездке в Жуковское. Там военные прислали за вами машину, водитель ждет в лобби.
Джек со стоном взялся за голову.
Машина, которую прислал за ними Степан, была разбитая «волга» с военными номерами. Водитель был пожилой и степенный мужик лет пятидесяти; у него были русые волосы и честный нос картошкой, и Майя бы очень удивилась, если б узнала, что этот пятидесятилетний мужик, бывший майор спецназа, имеет на своей совести пять гражданских трупов.
Когда они приехали на летное поле, Бельский был в воздухе. Два «двадцать девятых» МиГа кружили над ближним леском, – самолет Бельского был ведомый, а ведущим был Николай Свисский, один из летчиковиспытателей ОКБ «Русское небо».
Разбитая «волга» довезла их до распахнутого ангара. Из ангара тянуло машинным маслом и керосином, и прямо у ворот двое ребят накрывали раскладной столик: мокрые бока красных помидоров ослепительно сияли на солнышке, крупно нарезанные огурцы прятались в свежей зелени, и Майя с тревогой заметила посереди всего этого великолепия литровую бутылю с водкой.
Кто– то тронул Майю за плечо. Она обернулась и увидела блондина, лет тридцати, с карими глазами, серьезно смотревшими изза стекол больших очков, и неожиданно накачанными мускулами.
– Яша, – сказал блондин, – Яша Ященко, генеральный конструктор ОКБ «Русское небо».
– А чем генеральный конструктор отличается от директора компании? – спросил Джек.
– Ничем. Просто в России с тридцатых годов такая традиция, что главный человек в КБ – это не директор, а конструктор.
Джек поглядел на Ященко очень пристально и тут же расправил плечи, словно собираясь меряться с ним силами.
МиГи сели спустя пять минут. Аэродромный техник, махая флажком, остановил ведомого на ближней рулежке. Еще двое бросились к самолету с приставной лесенкой, и через минуту на бетон спрыгнул Бельский – веселый, довольный, в оранжевом летном комбинезоне. При виде Майи на лице его нарисовалась неподдельная улыбка.
– Я рад, что ты приехала, – сказал Бельский.
– Я приехала, чтобы сказать вам, что это мерзко.